«Аудитория 317А – место моей смерти» – промелькнуло у меня в голове, когда я наконец-таки нашла ответ на свой вопрос. Ну, хвала Богам, эта аудитория не в корпусе моей бывшей школы. В учебном городке всегда было полно народу, даже на каникулах (здесь очень комфортное место обитания для молодежи), и по большей степени народ находился на улице, не смотря на туманность и прохладную погоду. Мы привыкли к такому климату, нас этим не запугать. В здания старших колледжей их не пускают, а вот в коридоры, комнату отдыха, спортзал и столовую корпуса средней школы – пожалуйста. Кабинетов, рассчитанных на одновременное принятие сотни, а может и больше, человек у нас не так много – всего шесть. И два из таких как раз в средней школе, не считая актового зала, где проходит комиссия на факультет театрального мастерства.
Основная масса поступающих уже прошла вступительные испытания (естественно, ведь они знали, кем хотят быть) и сегодня, в последний день, на экзамены идет не так много народу. Только такие неопределившиеся создания, как я, те кто трусили и оттягивали судный час на последний момент, и те, кому, собственно, плевать, поступят они или нет. Но администрация и учителя тоже люди и им лень перетаскивать материалы из кабинета в кабинет, менять номера аудиторий в списках… И, если честно, то я их не осуждаю – никому не охота проделывать лишнюю работу.
Я поняла, что со мной все-таки что-то не так и всё мое холоднокровие, и решительность – это напускное, когда в глазах у меня началось двоиться, а голове вдруг резко стало очень жарко. Мне пришлось схватиться за фонарный столб, чтоб не потерять сознание. Холодный металл и капли утренней росы приятно обожгли ладонь и удержали меня в реальности. Мне захотелось прижаться к этому фонарю – стать с ним одним целым, чтоб охладить весь наполняющий меня жар, но я понимала, как дико это будет выглядеть со стороны, после той «информационной атаки», направленной на меня недоброжелателями.
«Они не получат от меня того, чего желали! Я не собираюсь им потакать!» – твердила я себе, но глубоко внутри рыдала от бессилия. Почему это общество, которое даже не уважает меня, должно меня ограничивать!? Почему не могу заплакать, когда обидно, закричать, когда больно, упасть, когда устала!? Почему я должна прятать себя, чтобы угодить или, наоборот, не угодить другим, в ущерб себе же!?
Вдох-выдох, мне нужно привести себя в чувства! Потому что ты не можешь стать для них легкой мишенью, вот почему – парировала я свои возмущения. Но легче от этого слабого и дрожащего внутреннего голоса разума мне особо не стало. Мне плохо. Причем, к сожалению, не как раньше – только морально – а морально и физически сразу.
Собрав всю волю в кулак, я отлепилась от фонарного столба и довольно таки бодрым шагом (как мне показалось, когда я попыталась взглянуть на себя со стороны) проследовала к гуманитарному павильону.
Это одноэтажное, но очень длинное здание – шедевр нашей школьной архитектуры. Оно совсем новое – построено всего год назад по проекту студента Йена Сколски. Вообще, это очень печальная история. Гуманитарный павильон – это не основное название этого здания, и об этом говорит красная табличка, висящая на его стене перед входом. «Павильон Маргариты».
Маргарита переехала в Ньерстхейм с семьей довольно давно, лет пять или шесть назад, и была буквально одержима историей литературы. Вряд ли был хоть один автор девятнадцатого века, которого она не знала.
Йен и Маргарита были из выпуска на два класса старше и дружили с первого дня появления Маргариты в школе. После окончания средней школы Йен поступил на архитектора, а Маргарита на лингвиста, но ей не суждено было пройти через все прелести жизни первокурсника вместе с Йеном.
После того, как вступительные экзамены были сданы и вопрос о зачислении решен, Маргарита с родителями, поехала на отдых в Испанию и попали они туда прямо в сезон ужасных пожаров. Её родители успели спастись в океане, пока вся земля вокруг полыхала… Маргарите повезло меньше. Девяносто процентов её тело было обожжено и врачи не смогли её спасти. Им пришлось вводить её в искусственную кому, чтоб она не чувствовала боли, но это не помогло.
Её мать, когда более-менее отошла от шока, рассказала Йену, что Маргарита до последней секунды, пока находилась в сознании, рассказывала медсестрам о сонетах и хокку, ямбе и хорее. И Йен зацепился за эту идею. Он вложил всё свою боль от утраты в проект гуманитарного павильона. В коридоре этого павильона нет окон и вся внешняя стена из красного кирпича, но зато другая его сторона, с которой находятся кабинеты, полностью из стекла. С улицы виден каждый кабинет, как проходят уроки… А из кабинетов открывается вид на школьный парк. Для парня красный кирпич был огнем, а стекло океаном. И Маргарита никогда не войдет в свой спасительный и желанный кабинет. Она навсегда останется ждать своего урока в «пылающем» красном кирпичном коридоре.