Ваш муж мертв

В тот самый момент, когда я пересаживаю в горшок розмарин (символ удачи) на подоконнике в кухне, раздается стук в дверь. Это опять детектив-инспектор Вайн, на сей раз с другим сержантом. Он не удосуживается представить ее. Я ждала этого визита. Полиция любит нагрянуть вскоре после недавнего разговора, чтобы заставить подозреваемого понервничать.

– Мы хотим проверить еще кое-что. Вы не против, если мы осмотрим здесь все еще раз?

– Это начинает входить в привычку, – замечаю я.

Они даже не улыбаются.

Я жестом приглашаю их войти.

– Дорогу вы знаете.

«Спокойно», – говорю я себе.

– Хотите чего-нибудь выпить? – спрашиваю я женщину, оставшуюся со мной. Она моложе, чем прежняя, с хитроватым лицом и двумя сережками-гвоздиками в одной мочке. Я решаю заручиться ее сочувствием. Это может сработать.

– С удовольствием бы выпила чашку чая. Молоко и два сахара.

– Только я не держу у себя чайника, чтобы не обжечься. Я уже рассказывала об этом инспектору.

– Ах, да, – с расстановкой говорит женщина. – У вас же эпилепсия, верно?

Она произносит это слово со значительной долей скептицизма. Я привыкла к такому. Пока человек не видел твоего припадка, он зачастую просто не в состоянии ничего понять. Я даже слышала, как людей, подобных мне, обвиняли в желании пользоваться «незаслуженными привилегиями». Иногда мне хочется, чтобы другие испытали все на своей шкуре – хотя бы один раз, – тогда, наверное, они смогли бы стать более понимающими. Но на самом деле больше всего меня расстраивает то, что касается детей. Истории, которые пишут на форумах родители, доводят меня до слез.

– Наверное, вам нелегко заниматься этой вашей ароматерапией, – говорит женщина-сержант, прерывая мои мысли. – Что если у вас случится припадок во время работы с клиенткой?

Мне вспоминается один из худших случаев, произошедший со мной, когда я только начинала свою работу ароматерапевтом. Очнувшись, я обнаружила, что моя клиентка – все еще в нижнем белье – набирает на телефоне 999 и, практически парализованная ужасом, невнятно бормочет в трубку: «“Скорую”. Скорее».

«Вам нехорошо?» – спросила я, плохо соображая.

Она бросила на меня взгляд, в котором читалось «Вы с ума сошли?». «Нет. Это вам было нехорошо. У вас закатились глаза, и вы начали страшно дергаться. Мне от вас тоже досталось. Вот, смотрите».

На ее руке действительно уже стал проявляться синяк.

«Вы что, ничего не помните?»

Нет, я ничего не помнила. Я честно рассказала клиентке о своей болезни. По крайней мере, попыталась. Я чувствовала сильную слабость и туман в голове, как всегда после приступа.

«В таком случае вам не следует заниматься ароматерапией, – сказала она. – Вы ведь могли нанести мне травму. И вообще, разве вам не запрещено работать?»

Нет. Человек с таким заболеванием вполне может продолжать работать. Однако, как меня предупредили, когда был поставлен диагноз, я должна проявлять «благоразумие». Избегать каких-либо рисков. Если это возможно.

Я слышу, как за стеной открываются и закрываются дверцы шкафа.

– А что бы вы делали, – спрашиваю я, – если бы у вас внезапно случился припадок?

Женщина смотрит на меня так, будто я задала какой-то совершенно нелепый вопрос.

– Понятия не имею. У меня никогда не было ничего подобного.

– У меня тоже когда-то не было, – тихо говорю я, – а потом вдруг случилось. И то, что происходит сейчас, со мной тоже впервые. Поверьте, я не имею никакого отношения к исчезновению моего бывшего мужа.

Ее взгляд становится настороженным.

– А кто может иметь отношение?

Мне вспоминается второе исчезновение Дэвида после Гонконга.

«Почему ты не сказал мне, что собираешься поехать в Париж?» – спросила я его, когда он наконец вернулся домой.

«Я говорил».

«Нет, не говорил».

«Ты была занята в тот момент. Наверное, просто не расслышала».

В тот раз я с этим согласилась. В конце концов, у меня тогда действительно было дел по горло, и я вполне могла пропустить что-то мимо ушей. Теперь-то я точно знаю. Дэвид прекрасно умеет изворачиваться в любой ситуации. Не этим ли он сейчас занимается?

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть женщине прямо в лицо.

– Как я уже сказала вашему шефу, мне кажется, что он просто куда-то уехал.

– У вас есть какие-либо предположения насчет того, кто мог бы желать ему зла? – Ее голос звучит мягче, будто уже она стала заинтересована в том, чтобы расположить меня к себе.

У меня вырывается смешок, хотя тут нет ничего веселого. Лицо женщины-сержанта становится подозрительным. Я тотчас понимаю, что совершила ошибку, и пытаюсь как-то исправить ситуацию.

– Такой воротила, как Дэвид, просто обречен иметь недоброжелателей.

– А что насчет его семьи? Вот, например, жена. Что вам известно о ней?

Я не доверяла Тане с того самого момента, как Дэвид познакомил нас на корпоративе. Мы были женаты с ним тогда едва месяц. «Моя правая рука», – сказал он. Глаза Тани сверкнули, источая зависть.

– Почти ничего, – натянуто отвечаю я.

– У Дэвида есть дочь от предыдущего брака, – продолжает упорствовать женщина-полицейский. – Верно? Ей чуть за двадцать.