Ваша честь

— Вы что-то смогли узнать? — поморщилась Федерика — то ли крику, то ли высказала свое недовольство мной. Она нацепила мои украшения — умный ход, вот их могли отличить от прочих — и даже, кажется, мое платье, я видела похожее в сундуке, но могла и ошибаться. — Я считаюсь неблагонадежной.

— Увы, но в моем положении секретаря я не допущен к серьезным делам, ваше сиятельство, — буркнула я, соблюдая конспирацию. Здесь у стен могли быть уши — были, я в этом не сомневалась.

— Зато о вас уже говорит весь Вельдериг, — лицо принцессы скривилось еще сильнее. Мелкая пакостная стервочка. Тебе зачем вообще понадобилось лезть к Йоланде ван дер Вейн, практически не оставляя ей выбора?..

— Я им рты не могу заткнуть, — огрызнулась я.

Мне было плевать на любые приличия. Не глядя на мрачную Федерику, на Мартина, вид которого говорил «я весь сплошное разочарование в вас, ваше совершенно не блистательное сиятельство», я плюхнулась в кресло и вытянула ногу вперед. Хорошо, что меня не мучает боль, хорошо, что пока я нахожусь в более выигрышном положении, чем венценосные заговорщики, хорошо в таком мире притворяться мужчиной, пусть и самой мелкой сошкой, подай-принеси.

Что?..

Я успела подумать об этом еще до того, как мысль от меня ускользнула, не оставив следа в моей памяти. Что такое: подай -принеси?

Мне внезапно понравилась эта идея.

Глава двадцать пятая

Подай-принеси. Или наоборот.

Что сказал Дамиан про колдовство?

«Может быть, и колдовство». Может быть — но это неточно.

Что если... Подай-принеси, или — все же — наоборот?..

— Его величество. вернулся больным с войны, — проговорила я, вслушиваясь в крики, доносящиеся из зала. Они не утихли — напротив, звучали многоголосием отчаяния и боли, и, кажется, все было намного хуже, чем я могла предполагать. — Что конкретно с ним произошло?

— Ядро сбило его лошадь, — Мартин ответил не раздумывая, но явно не понимал, к чему я клоню. Объяснить я могла бы, но делать этого не собиралась. — Она упала, придавила его величество, нога его застряла в стремени. его долго не могли освободить, и после какое-то время он был очень слаб, не мог ходить, двигаться и.

Я подняла руку, и он замолк. Может быть, у меня непроизвольно вышел жест не господина Бигге Керна, а тот, из моей прошлой жизни федеральной судьи Анастасии Ереминой, и недоставало только моего молотка.

Я немало рассматривала дел о дорожных авариях. Именно в таких процессах были крайне хваткие представители со стороны потерпевших, знавшие все не хуже инженеров, физиков и хирургов. Именно в делах о дорожных авариях были самые непотопляемые специалисты. Я объясняла это тем, что потерпевшим не обязательно пользоваться помощью только адвоката со статусом — они могли ходатайствовать об участии иных лиц как своих представителей, бывших когда -то и инженерами по безопасности движения, и сотрудниками ГИБДД, и участие таких представителей в процессе было бесценно не только для потерпевшего, но и для меня как для судьи.

Ни один адвокат, если он ранее не был «гаишником» — а из этой структуры в адвокатуру уходили исключительно редко — не обладал такой массой знаний по ДТП, как бывший сотрудник автобусного парка или группы разбора. Адвокаты со статусом, представлявшие интересы обвиняемых, как правило, бывшие опера или следователи, знавшие все о допросах, осмотрах, изъятиях и прочих процессуальных действиях, проигрывали невзрачным пожилым инженерам и суровым «гайцам» подчистую. А я впитывала как губка уникальные сведения, исправно поставляемые в виде ходатайств — мне они были всегда важны.

Травмы шеи и позвоночника — те, которые не сразу аукались потерпевшим, особенно если они страдали не настолько серьезно, но представители — и адвокаты по их наущению, и, разумеется, прокурор — настаивали на том, чтобы провести полноценную экспертизу, получить максимум заключений хирургов и неврологов.

Иногда я видела потерпевших уже на колясках. Внезапно. Когда ничто вроде бы не предвещало беды. И если бы не предусмотрительность их представителей, не согласие прокурора...

Подай-принеси. Или наоборот. Именно так все и выходит.

Я сейчас обменяю чувство, посетившее меня менее получаса назад, на то, что, возможно, но снова это неточно, я получу — как и хотела, но в обмен на постоянную боль. И я рискну, потому что у меня нет вообще никаких гарантий.

— Возьмите это, ваше сиятельство, — сказала я хриплым голосом, снимая с шеи колдовской амулет. — Это рингат. Придумайте ему любую легенду, в какую поверит его величество. И если он оправится от болей — это не колдовство.

Федерика округлила глаза и сделала робкий шаг, а я замешкалась. Боль уже цапанула меня, напомнила о себе, и амулет был еще в моих руках.