Ваша С.К.

       — Тут вы правы, княжна. Все вампиры пьянеют от вкуса крови… Вон сербы своих пьяниц вампирами зовут.

       — Скажите, графа дома ждет невеста?

       Раду вздрогнул.

       — Что это вы придумали такое, княжна?

       Светлана опустила глаза, чтобы не выдать блеснувшую в глазах радость.

       — Как же так… Триста лет…

       — Ищет, кому положить к ногам целый мир…

       Светлана усмехнулась, все еще в пол:

       — Ну, тогда в Петербурге ему не стоит искать невесту: у нас уже и так весь мир у ног: направо пойдёшь — в Венецию попадёшь, налево пойдёшь — в Париж попадёшь, не туда свернёшь — в Египет к сфинксу придешь… Чего нам в Петербурге ещё желать?! А за вашей готикой мы в костёл ходим…

       — Мы за белыми ночами ехали, — Раду наконец решился перебить княжну. — О жениться никогда не заходило речи ту четверть века, что я с графом. Не думаю, что одна ночь могла что-то поменять в его планах. Или могла? — его вопрос не прозвучал игриво, голос сделался колючим, как в лесу, когда господин Грабан давал княжне наставления. — Посмею дать вам ещё один совет: не играйте с графом. Обычно у смертных девушек ничем хорошим это не заканчивается. И в вашем случае… — он показал свою ладонь, — это не пустые опасения. И себя погубите, и моего хозяина. А он дорожит репутацией старинного рода фон Кроков.

       — Да ну вас — напугали! — почти сумела расхохотаться княжна и чуть было не закашлялась, так широко стремилась открывать рот. — Мы вас, немцев, не боимся! Кто от кого ещё драпать будет — посмотрим!

       — Умерьте прыть, княжна! — почти пробасил трансильванец. — Ваша рука говорит не в вашу пользу. Я не могу предсказать ваш последний день, но молю все известные мне силы небес и ада, чтобы в этот день мы с графом находились далеко от вашего Петербурга.

       Княжна теребила, теребила и в итоге оторвала от пояса букетик. От безысходности и чтобы окончание разговора не было таким уж неприятным, вручила его оборотню.

       — На вечную память! — и повернулась к нему спиной, чтобы покинуть первый этаж.

       — Постойте, Светлана! — остановил ее голосом оборотень и даже сделал к ней один шаг. — У меня тоже имеется к вам деликатный вопрос.

       Раду прижимал букет к груди, и букет дрожал.

       — Чем я могу быть вам полезной? — спросила Светлана ни с того, ни с сего довольно холодно.

       — Я хотел бы как-нибудь отблагодарить маленькую русалку, которая выхаживала меня…

       — Ту, что для начала исколотила вас палкой, а потом чуть не придушила голыми руками? — рассмеялась Светлана натужно. — Сдается мне, это она просила у вас прощения, и вы не остались перед ней в долгу…

       Лицо Раду пылало, а голос стал леденее льда:

       — Я всего лишь хотел спросить имя и с кем передать презент?

       Светлана вскинула голову:

       — Поинтересуйтесь у князя. Мне строго-настрого запрещено теперь подходить к русалкам. Чего и вам желаю. Отбыть от нас в целости и сохранности. Доброго вам дня, господин Грабан.

       Оборотень промолчал, и Светлана величественно проплыла весь коридор до самого конца и только на лестнице начала перепрыгивать через ступеньку, поражаясь резвости своих ног. Дядя Ваня сказал бы, что бес попутал несчастную, если бы видел, как княжна колотит кулаками в запертую дверь соседствующей с ее спальни.

       — Впустите же! Впустите!

       Не получив ответа, Светлана бросилась к себе и принялась с остервенением срывать с себя плащ, затем расстегивать пуговицы кофты, застёжку юбки — верхней и нижней — где снимала, там и бросала, бегая от одной стены к другой. Оставшись уже только в нижней рубашке, она вдруг замерла, поняв, что из комнаты полностью пропала полынь и исчезли чесночные ожерелья. Ахнув в голос, не на шутку напуганная Светлана попыталась расстегнуть колье, но замок не поддался. Даже повернув колье замком вперёд и глядя в зеркало, она не добилась освобождения из серебряного плена. Тогда Светлана снова бросилась к соседней двери и еще неистовее заколотила по ней кулаками.

Глава 39 "Нет сил ни жить, ни умереть"

       На этот раз дверь поддалась, и княжна рухнула на колени перед Ариной Родионовной, которая охая поправляла на голове белый платок. Ухватилась за темную нянюшкину юбку и уткнулась лицом в передник.

       — Милая, помоги снять этот ошейник. Христом Богом молю…

       — Тише, тише, дитятко… — склонилась к младой девице сухонькая старушка. — Не ровен час батюшка твой услышит, прогневается на тебя. Не время, родненькая, еще не время… Поживи пока, дитятко, а как сыщут тебе суженого, тогда и помереть не страшно будет.

       Арина Родионовна ласково гладила всхлипывающую воспитанницу по растрепанным волосам и причитывала что-то тихо-тихо, едва шевеля губами, словно утешала младенчика, а младенчик тем временем выкатил свое кругленькое обрубленное тельце из колыбели и во все глаза уставился на коленопреклоненную княжну, но не издавал даже малейшего звука, чтобы оставаться незамеченным.

       — Не понимаешь ты, родненькая, — заламывала руки княжна. — Сил моих больше нет смерти ждать! Свободы хочу от них ото всех… Лучшей доли хочу, а лучшее — это смерть, нянюшка.

       Арина Родионовна еще больше спину сгорбила, чтобы стать ближе к воспитаннице: