Ваша С.К.

Граф фон Крок проснулся со сладким вкусом поцелуя на губах. Нет, не того неистового, которым одарила его Светлана на Поцелуевом мосту, по своей вампирской неопытности распоров ему губу молодыми острыми клыками. Ужаснувшись содеянному, она хотела отпрянуть от него, но он притянул ее обратно и улыбнулся. Тогда она осторожно коснулась языком темной капли в уголке его рта — и графу на миг показалось, что он вновь слышит затихающие удары ее сердца, чувствует вкус собственной крови, которая должна была оросить его темные губы, чтобы он мог даровать поцелуй бессмертия посиневшей девушке, безвольно лежащей у него на руках.

Пустой гостиничный номер наполнился серостью петербургского позднего вечера, и граф понимал, что нужно вставать, ведь минуты, оставшиеся до отхода поезда, таяли мучительно быстро. Получаса на прощание не хватит ни ему, ни Светлане. Предчувствие никогда не обманывало его: он не сомневался, что встреча в Фонтанном доме станет прощанием на долгие сорок лет.

Он понял это еще и по тому короткому легкому, словно у ребенка, поцелую, которым одарила его Светлана на пороге родительского дома, когда он, наплевав на уже почти белый утренний воздух, все никак не мог отпустить заветной руки. Хотелось унести с собой воспоминание о девичьей робости, сохранить его до новой встречи, потому что через сорок лет это будет совсем другая Светлана. Но когда дверь парадной все же хлопнула, граф взмахнул крылами летучей мыши, неистово прорезав ими безжалостное утреннее небо блистательного Санкт-Петербурга, равнодушного к трагедиям прошлого, настоящего и будущего. На костях построенный, на костях и процветает.

На столе Фридрих нашел записку от Раду, в которой оборотень уведомлял его, что забрал из номера все вещи, чтобы граф за считанные минуты мог долететь до Фонтанки. Граф заправил кровать и захлопнул дверь чужой теперь комнаты. Возвратил ключи портье и вышел на улицу. Впереди его ждал короткий и грустный полет. Он опустился на карниз, но окно в комнате Светланы оказалось закрытым, и комната сквозь плотные портьеры выглядела пустой. Пришлось спрыгнуть на мостовую и поздороваться с дядей Ваней, который держал метлу на манер ружья.

В передней его никто не встречал, и граф направился в гостиную, где, как и три дня назад, сидели на диване князь и княгиня Кровавые. Только на Марии сегодня было черное прогулочное платье, мягко облегающее ее тонкую фигуру, и широкополая черная шляпа с плюмажем из натуральных перьев и чучелом вороненка. Князь же по-прежнему был сер в своем сером костюме.

Фридрих с радостью отметил их неприкрытое вежливой скукой удивление при виде зятя, облаченного в дорогую черную тройку. Он поклонился князю, который поднялся при его появлении, и склонился над протянутой рукой княгини, продолжавшей сидеть на диване.

— Светлана еще спит. Вернулась вчера почти засветло, — с ухмылкой промурлыкала Мария, скрещивая руки в тонких кружевных перчатках на манер распятия. — Так что вам навряд ли удастся проститься еще раз.

Граф молча кивнул. Он ожидал подобного отказа от князей Кровавых и не собирался настаивать на прощании с женой.

— Долгие проводы, лишние слезы, — пробурчал Мирослав и протянул трансильванцу руку.

Тот крепко пожал ее и бросил быстрый взгляд на дверной проем в смутной надежде увидеть Светлану, но весь этаж выглядел обреченно пустым.

— О, шум мотора! — вдруг оживился князь. — Федор отвезет вас на вокзал.

— Премного благодарен, — сухо проговорил граф фон Крок, но все же замешкался в передней.

Что-то удерживало его, не давало сделать последнего рокового шага из Фонтанного дома. Княжеская чета стояла перед ним в немом ожидании. Но граф смотрел через их головы туда, где на фоне окна показался призрачный силуэт Светланы. Фридрих быстро отвел взгляд, борясь с желанным миражом, и вновь увидел перед собой только Мирослава и Марию — далёких, холодных и смертельно бледных. Затем вновь глянул в окно: призрак оставался на карнизе.

О, какой же еще более бледной, холодной и далёкой показалась ему Светлана в одной нательной рубахе, даже без пояса, но с перекинутыми вперёд двумя косичками. Граф попытался поймать ее взгляд — отполированный изумруд — и без какой-либо надежды стал ждать появления на смертельно-бледных щеках румянца и, не выдержав, снова первым отвел взгляд.

— Фридрих, вы забыли присесть на дорожку! — как раскат грома, прозвучал в томительной тишине голос княгини Кровавой.

Граф рухнул на диван и замер под картиной, не сводя взгляда с жены. Та протянула к нему руку, и пальцы распластались по стеклу. Мирослав тем временем поставил супруге стул, а сам присел на подоконник, закрыв собою дочь. Так они и сидели молча, может быть, минуту, может, две, пока голос дяди Вани, отворившего дверь, не заставил всех вздрогнуть:

— Пора ехать, барин.