Ваша С.К.

— Вы все же думаете, что она отправилась в Петроград?

— О, да… Не на фронт же в рубахе из крапивы! Фридрих, дорогой, ищите лучше… Она ведь дочь критика С. Мирного, она не могла не оставить мужу записку. Она женщина — женщины не сбегают молча!

— Она просто не желала видеть меня действительно мертвым! — выпалил граф, точно из пушки, и Басманов откинулся на спинку дивана, схватившись за грудь.

— Опять вы за старое, Фридрих… — простонал он. — В этом замке один лишь дурак — это его хозяин, то бишь вы, милостивый государь. Светлана прекрасно знала, что я не убью вас. Ну, может, маленько попугаю. Но вы же не можете умереть от разрыва мертвого сердца!

Федор Алексеевич расхохотался, а граф, стиснув темные губы, вернулся к столу и снова принялся перебирать бумаги, даже залез в корзину, куда полчаса назад выкинул разорванный в клочья бракоразводный текст.

— Раду!

Оборотень влетел в кабинет, когда в нем еще не стихло эхо его имени.

— В темнице там царевна тужит, а бурый волк ей верно служит… Ошейник неси!

Раду кивнул и вышел, а через минуту в кабинет вбежал белый волк, держа в зубах кожаный ошейник.

— Что вы удумали на сей раз, внучек? — оживился Басманов.

— Ничего… Раду однажды нашел меня в сундуке, а теперь найдет и Светлану…

Нацепив зверю ошейник, граф подошел к столу, придвинул к себе лист бумаги, написал что-то и свернул записку трубочкой. Затем присел подле волка и привязал бумажную трубочку к ошейнику оторванной от камзола тесьмой. Федор Алексеевич недоуменно поднял брови. Граф хлопнул волка по боку, и Раду стрелой вылетел из кабинета.

— Вы думаете?

— Я ничего не думаю… У нас нет особого выбора. Меньше двух часов до рассвета, и если она действительно не способна…

— Послушайте! — почти закричал Басманов. — В замке много котов?

— Котов? — переспросил граф растерянно.

— Котов, которые гоняют по крышам голубей. Много?!

— Вы думаете, они ее съели?

Басманов от хохота согнулся в три погибели.

— Вы умеете обращаться кошкой?

— Нет! — тут же закричал граф, борясь с желанием выплюнуть ответ в лицо бессердечного прадеда сбежавшей жены.

— И я тоже не умею, а жаль… — отозвался Басманов и достал из-за пазухи вторую фляжку.

— Да вы просто… — Фридрих не договорил, шарахнув себя ладонью по лбу. — Какой же я глупец! — вскрикнул он, хватая со стола томик Тютчева.

— Нашли все-таки! — подскочил Федор Алексеевич, швырнув закупоренную фляжку на диван. — Я же говорил…

Граф вынул из томика тонкий нож для разрезания писем:

— Нам не дано предугадать, как слово наше отзовётся, — И нам сочувствие даётся, как нам даётся благодать.

Он вопросительно посмотрел на Федора Алексеевича, который явно о чем-то задумался, но не дождавшись от него ответа, принялся рассуждать сам:

— Понятно, что я обидел Светлану своими словами, обидевшись на ее слова, сказанные во сне. А должен был пожалеть…

— Ее пожалеет другой! — вдруг оживился Федор Алексеевич. — Где у вас тут православная церковь? Светлана там!

Хмельной упырь пошатнулся, но все же удержался на ногах.

— С чего вы взяли? — едва слышно прошептал граф, вцепившись в стол ставшими совершенно белыми пальцами.

— Ключевое слово — благодать.

Басманов сделал нетвердый шаг к столу и, перегнувшись через него, схватил графа за руку.

— Что вы стоите, как истукан! Она встретит там рассвет с молитвой в надежде, что Он простит ее и примет в свое лоно.

Граф метнулся к раскрытому окну, а через секунду и ворон полетел следом в надежде не отстать от летучей мыши, хоть крылья не особо его слушались. Совсем скоро чёрная птица уселась на деревянные ворота и рухнула вниз, чтобы подать руку графу, который лежал ничком на освященной земле.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Поднимайтесь! Вас не крестили в православии, так что ничего с вами не случится.

Фридрих приподнял голову: он был жутко бледен, руки дрожали, а на лбу даже выступили крупинки пепла.

— Меня здесь венчали, — голос графа то появлялся, то пропадал. — Во время обряда я упал в обморок, уронил венцы и потушил свечи. Вы же знаете, что это предзнаменование несчастья? Моя жена и ребенок умерли, и теперь Светлана…

Федор Алексеевич нагнулся к вампиру, поднял его с земли за шкирку и под руки, как раненого, выволок за ворота церкви.

— Ждите меня здесь! — сказал он жестко, уже без хмельного звона в голосе. — И не суйтесь в церковь!