— Вам нравятся ее стихи? Только Зиночка меня понимает. Не знаю я, где святость, где порок, и никого я не сужу, не меряю. Я лишь дрожу пред вечною потерею: кем не владеет Бог — владеет Рок. Позвольте мне взять у вас плащ? — Светлана снова смотрела на него широко распахнутыми глазами. — У нас всякого сброда на улице достаточно, но вы в плаще все равно будете выглядеть чудаковато.
Ее глаза смотрели на него с вызовом, и по бледным щекам растекался румянец обиды.
— А в камзоле не буду? — его голос прозвучал сухо.
— Нет! — княжна даже вскинула голову. — У нас во времена Елизаветы Петровны даже дамы в мужских нарядах хаживали… Сейчас ночь… Кто знает, с какого мы бала-маскарада возвращаемся…
— Меня вряд ли можно принять за даму! — улыбнулся граф в надежде положить конец дурацкой ссоре.
— Помилуйте! Я не то сказать хотела… Глупая! — Светлана прикрыла рот ладонью. — Вам без него, должно быть, неловко? Я слышала, для многих время останавливается в момент смерти…
— Бросьте, княжна… Я не смею смущать вас плащом, как не смею просить вас пойти вместо моста в Асторию, чтобы я мог переодеться.
— Мы все успеем! — выкинула она вперед руку, желая остановить его, взявшегося за фибулу плаща. — Останьтесь все же в плаще! Вдруг дождь… Мы сумеем укрыться под вашим плащом лучше, чем под зонтиком. Вы нисколько не смущаете меня своим видом. Только скажите, вы умеете усыплять бдительность городовых?
— Не беспокойтесь, княжна. А у вас нет никакого плаща? На улице прохладно, и я понимаю, почему в Петербурге землянику растят в комнатах, а не в лесах.
— У нас она и в лесах есть, а в комнатах даже зимой! Я ее обожаю! Идемте скорее!
В прихожей Светлана сняла плащ с вешалки раньше, чем граф протянул руку, чтобы помочь.
— Я разве просила вас о помощи? — снова сощурилась она.
— Не буду, — отдернул он руки с широкой улыбкой, чуть обнажившей клыки, которые из-за голода и присутствия княжны не слушались его.
— Но если вдруг будет дождь, вы разрешите мне укрыться под вашим плащом, ведь правда?
— Дождя нет и не будет, — ответил граф с поклоном, но княжна погрозила ему пальчиком.
— Поверьте, граф, петербургский дождь непредсказуем даже для вампиров… Увы…
— Позвольте…
И граф успел распахнуть перед княжной дверь.
— Смотрите, чтобы князь не увидел такие ваши ухаживания! — обернулась она к трансильванцу на середине лестницы. — Вы забыли, что мы с легкой руки господина Репина, нашего живописца, каждый сам за собой ухаживаем?
На улице, под козырьком, стоял дворник — тоже в красной рубахе, как отметил про себя граф. К счастью, белый передник оставался белым. Выходит, красная рубаха — простое совпадение.
Дворник при виде трансильванского гостя как-то совсем уж неловко поправил свой картуз и даже уронил метлу, пытаясь им поклониться.
— Доброй ночи, дядя Ваня, — улыбнулась княжна. — Все вернутся только к рассвету, так что можешь не стеречь черный ход. Лучше поставь самовар и поспи. Бабайки тоже нет — так что никто тебя не потревожит, а Арина Родионовна уже уложила Игошеньку.
Дворник вновь неловко поклонился и хотел что-то сказать, но только крякнул и, подхватив свою метлу, вытянулся по стойке смирно, хотя метла и уперлась довольно ощутимо в его запыленный сапог.
— Не обращайте внимания, граф, — сказала княжна, когда они отошли немного от дома, заметив, что на лице графа блуждает странная улыбка. — Наш дворник просто впервые видит, что я покидаю дом с непроверенным конвоем. Вы уж простите такое сравнение, но это правда жизни… моей. Вы готовы к часовой прогулке? Я вот — нет, потому что ради вас надела эти дурацкие башмаки и эту дурацкую юбку, которые совсем не предназначены для пешей прогулки бодрым шагом, а последний трамвай мы с вами проспали. Кстати, все петербургские вампиры по вечерам забывают про крылья и пользуются электрическим трамваем. Некоторые, правда, и в конки залезать пытались — столько лошадей погибло под вагонами, когда кучера не могли удержать их на спуске — князю потребовалось много трудов, чтобы проучить хулиганов. Но не всех… Знаете…
Княжна остановилась и уставилась в лицо трансильванца горящим взглядом:
— Я разделяю ваше желание отомстить Сашеньке за Раду. Однажды в одной из конок оказались мои родители… И их больше нет. Отца на месте раздавило, а мать моя при родах в Обуховской больнице умерла. Я чудом родилась живой. Федор Алексеевич того мерзавца лишь в Сибирь сослал, а мне очень хотелось, чтобы они его убили… Идемте!
И Светлана вновь зашагала довольно бодро, будто и не открывала своего сердца и не поделилась с незнакомцем болью. Они перешли реку Фонтанку и вышли на Гороховую улицу. И здесь княжна резко остановилась.
— Обождите, граф!
Светлана присела на тротуар, вынула ногу из ботинка и руками вытащила каблук, застрявший между отбитыми плитами.
— Цел! — весело сообщила она, возвращая ботинок на ногу. — Иначе пришлось бы мне идти босиком.
— Я бы отнёс вас на руках, — улыбнулся граф и подал ей руку. — Может все-таки обопретесь о меня, поклонница господина живописца?
Княжна отряхнула подол и виновато улыбнулась.
— Простите, но мы не дома, а на улице — и я без перчаток.