Ваша жизнь больше не прекрасна

Профессор посмотрел на меня так, как будто видел впервые, и, во всяком случае, не было в этом взгляде и намека на прежнюю доброжелательность. В аистиных глазах тоже есть злой кристаллик, если заглянуть в них случайно и непредвзято, то есть не иметь в виду, что эта птица существует лишь для того, чтобы приносить нам детей.

Когда человек разговаривает с самим собой, он вправе начинать с любого места, не растолковывая значения слов и опуская подсобные аргументы. Так, видимо, произошло и сейчас. Я не понял ни кто такие «мы», ни какие права «мы-они» себе присвоили. Добро бы речь шла о нарушении процедуры выборов или о приватизации, но в этом повинны всегда «они», принципиально «они». Тоже не бог весть какая определенность, держится только благодаря нервному осуждению большинства. Но общность «мы» тем более сомнительна, профессор не раз говорил, что это первый признак слабости любого дискурса: стоит вынуть из него местоимение «мы», то есть спросить, кто имеется в виду, как оно тут же рассыплется. «Мы» в студенческих рефератах, непременно, вызывало его ядовитое замечание: «Автор либо слишком много, либо слишком мало берет на себя». Меня подмывало сейчас спросить в духе его же реплик: «Вы имеете в виду обитателей “Чертова логова” или, может быть, весь человеческий род? И вообще, давно вы стали резонером?»

Во всяком случае, понял я, если это и ГМ, то он сильно сдал, а скорее всего, это был действительно не он.

— Вы ищите Антипова, — вдруг сказал ГМ. — Имейте в виду — его многие ищут. Вам следует об этом подумать, и, может быть, вовсе отказаться от затеи.

— Отказаться? Почему?

— Дело в том, что он тоже ищет вас. И я боюсь, что расчет тех, кто ищет его, как раз на это.

— Простите… — меня начинало выводить из себя то, что здесь все изъясняются загадками. Мы, они… Что за демагогия? Почему не сказать прямо? — А куда исчез Антипов? Куда Антипов-то исчез? — вырвалось у меня.

— Вот именно, он — исчез, — сказал ГМ и, видя, что я намереваюсь идти за ним, добавил: — Нет-нет, нам не по пути. В этот лифт, пожалуйста.

Футурология и плебисцит

Лифта не было, но теперь я уже думал, что это и к лучшему. Надо было взять передышку.

Куда я, собственно, рвусь?

Фигура Антипова вырастала в воображении, но смысл моего поиска становился все более неотчетливым. Вручу я ему дискету, которую у меня хотел изъять Варгафтик. И что? Конечно, преждевременное уведомление о кончине, кому же приятно? Он будет, допустим, даже благодарен. Но в таком случае, зачем он сам исчез? Я бы на его месте трубил на всех углах о своем благополучии, каждому встречному стремился предъявить себя. А вместо этого все ищут его. Но мне-то, какой прок бежать вместе с невидимой толпой?

Я даже содрогнулся, представив эту картину. К тому же, Тина и профессор находили в таком заочном совокуплении еще и опасность, и ощущение это постепенно начинало передаваться мне тем больше, чем туманней был его смысл. Теперь мне казалось, что и Тараблин сказал не всю правду о «Чертовом логове», а честный мальчик Алеша мерещился буквально в каждом лице, шпионил за мной и радовался, как интриган-неофит, что сумел заманить меня в западню.

Тут чувствовалась, как в шахматах, непостижимая для меня, но от этого не менее впечатляющая красота комбинации. Варгафтик, если сам не отправился за мной, то пустил кого-то по моему следу. То есть я, говоря юридическим языком, нахожусь в бегах. В бегах, иначе не скажешь, академик. Его, как и меня, ищут, а мы при этом оба ищем друг друга. Захватывающая интрига. Не хватает, правда, одной малости. Хотелось бы понять, ради чего затеял все это некий гроссмейстер и какой интерес ведет самих героев столь сложной композиции?

Я все дальше уходил от событий того горестного воскресного утра, когда обнаружил, что меня нет и я больше не обременяю собой человечество. Только вот близкие, вопреки законам арифметики, к человечеству как будто не принадлежали. Даже после смерти я продолжаю наносить им обиду и держать в состоянии неопределенности. Уйди я с миром, и они спокойно предались бы скорби, находя повод для теплого юмора и неизрасходованной благодарности. Я лишил их законного права на воспоминания, сладкие угрызения совести и ретроспективное уточнение собственного имиджа. Даже самое легкомысленное и преступное существо подсознательно готовится к главной встрече и хочет выглядеть на ней прилично. Мое поведение нельзя было назвать благородным. Ведь если человек вышел за справкой, долг чести и правила гуманизма велят ему принести справку в дом. Вместо этого он снова, как птичка божья, отправляется за миражами. Я представил, как пытаюсь объяснить Лере смысл своего похода в катакомбы, и мне стало стыдно.

С другой стороны, что мне еще делать? Судьба, как видно, безвариантна. Миф о пакете возможностей, который человек якобы получает при рождении, породил целую колонию несчастных мечтателей. Я думаю, вариант один, только не каждому удается сразу его прочитать.

Мне нужно было найти Антипова. Как? Никак. Зачем? Ни за чем. Почему? Потому что другого выхода у меня не было.