— Алла Анатольевна, я понимаю, вам тяжело, но в интересах следствия я просто обязан расспросить вас подробнее. Поверьте — не из пустого любопытства. Вы уже, вероятно, знаете: вчера умерла Васечкина Ирина Антоновна. Скорее всего — самоубийство. Да, будто бы нет оснований связывать её смерть с гибелью вашего мужа, но… она ведь из "школы" Игоря Олеговича! Из его лучших воспитанниц! Из убеждённых, что рабство — естественное состояние женщины! И где гарантия, что её примеру не последуют некоторые другие из бывших рабынь вашего мужа? Так вот, в целях предотвращения возможных трагедий, мне очень важно понять насколько тесной была духовная связь между Игорем Олеговичем и его воспитанницами. Только не отсылайте меня к Завалишиной или кому-нибудь ещё. Я уже разговаривал с Верой Максимовной Сидоренко и понимаю: к самим рабыням с подобными вопросами обращаться бесполезно. Они, на мой взгляд, женщины с крайне смещённой психикой. Нет, я не обвиняю вашего мужа, что это он их так "сдвинул" — ведь ни психотропных средств, ни наркотиков, как следствие установило ещё в девяносто восьмом году, Игорь Олегович не применял. Алла Анатольевна, поймите меня правильно, я читал в архиве следственные материалы девяносто восьмого года, так вот меня, в отличие от Люмбаго, совершенно не интересуют пикантные подробности процесса "воспитания": за что сёк? часто ли? какой плёткой и по каким частям тела? заковывал ли в цепи? по сколько дней держал на воде и хлебе? вступал ли с рабынями в половые сношения? — если женщины соглашались с таким обращением, то, как бы наш прокурор ни возмущался, с точки зрения закона Игоря Олеговича судить нельзя. А с нравственной? Здесь у него только один судья — вы, Алла Анатольевна. Ну, и Господь, конечно, но это, простите, уже не по моему ведомству. Так что, играй ваш муж со склонными к этому женщинами в элементарные садомазохистские игры, я, поверьте, нескромными вопросами вас бы не донимал. Но ведь у него — другое. Насколько я понимаю, идея, что женщина может стать духовно свободной только в том случае, если физически она пребывает в рабстве, полностью владела Игорем Олеговичем. Иными словами: путь к духовному просветлению проходит через послушание, самоограничение, физические лишения и страдания. Идея, конечно, почтенная, почти церковно-христианская, но всё-таки очень сомнительная — однако я сейчас не о том. До какой степени, проникшись ею, воспитанницы вашего мужа утрачивали свою волю? Действительно ли, в чём меня убеждал Пушкарёв, всякий приказ хозяина для рабыни свят? Алла Анатольевна, если можете, пожалуйста, помогите! Ведь от того пойму я или не пойму Игоря Олеговича зависит, возможно, жизнь нескольких молодых женщин! Пожалуйста, Алла Анатольевна, расскажите об увлечениях вашего мужа всё! Как, когда и при каких обстоятельствах им овладела такая, на мой взгляд, крайне сомнительная, идея?
Почти на одном дыхании произнеся столь длинную тираду, Геннадий Ильич пододвинул пепельницу, повертел в руках предложенную ему сигару, понюхал её и положил обратно в коробку. Достал из кармана мятую пачку "Явы", ловко выщелкнул в рот белый цилиндрик и, закурив, обернулся лицом к окну — будто бы из вежливости, дабы выдыхаемый дым ни в коем случае не коснулся женщины.
Пауза затягивалась. Алла Анатольевна взяла было бокал с вином, поставила его обратно на столик, в большой пузатый фужер налила коньяка и, словно водку, выпила в три крупных глотка. Встала, подошла к зеркалу, поправила причёску, вернулась, закурила тонкую сигарету, села в кресло и, затянувшись подряд два раза, обратилась к Брызгалову:
— Вы, Геннадий Ильич, не спросили — но ведь хотели, правда? — как я терпела такого мужа? С его, скажем так, весьма эксцентричными увлечениями? С его постоянными — чего уж, с рабынями он в половые связи вступал, конечно! — изменами? Спасибо, что не спросили, но я всё равно скажу.
Слова вдове Игоря Олеговича давались нелегко: она то глубоко затягивалась, то отпивала глоток вина или сока — однако, решившись говорить, более не останавливалась, и в её монолог майору с трудом удалось вставить короткую реплику.
— Алла Анатольевна, извините, перебивать невежливо, но ваше отношение к мужу — вовсе необязательно. Не развелись — значит, как-то мирились. Конечно, если считаете нужным, говорите, о чём хотите. Но, повторюсь, личное ваше — интимное, пережитое — вряд ли поможет мне понять взаимоотношения Игоря Олеговича с его воспитанницами.