Вашингтон

Весь бой продолжался не больше четверти часа. К тому времени, когда главнокомандующий остановил коня и велел прекратить погоню, вторая колонна американцев вошла в городок, где британский гарнизон — около двухсот человек — забаррикадировался в каменном здании местного колледжа — Нассау-холле. Капитан Гамильтон дал по нему пару залпов, и англичане сдались.

Вашингтон хотел было мчаться дальше, к Нью-Брансуику, чтобы уничтожить неприятельский обоз и захватить ящики с солдатским жалованьем (70 тысяч фунтов) — тогда бы война точно закончилась. Но его измученная армия, не спавшая две ночи подряд, была не в состоянии пройти форсированным маршем еще 19 миль, а потом снова сражаться. Грин, Нокс и остальные отговорили генерала от этой затеи, чтобы не потерять малое, замахнувшись на слишком большое.

Когда Корнуоллис вошел в Принстон — «весь в поту, сломя голову, отдуваясь, пыхтя и ругаясь, как ненормальный», насмешничал Генри Нокс, — Континентальная армия уже час как ушла оттуда. Проделав еще 15 миль на север, солдаты добрались к вечеру до Сомерсет-Корт-Хауса и, повалившись на соломенные тюфяки, немедленно заснули как убитые.

После двух побед подряд дела приняли совсем другой оборот. «Я думаю, что последние невзгоды выявили все скрытые дарования нашего главнокомандующего», — писала Абигейл Адамс своей подруге Мёрси Отис Уоррен и цитировала английского поэта Эдварда Янга: «В годину бедствий ждет героя слава». «Если в его образе и есть темные места, они подобны пятнам на солнце: их можно различить лишь в увеличительное стекло телескопа, — захлебываясь от восторга, уверял „Пенсильвания джорнал“. — Если бы Вашингтон родился во времена идолопоклонников, ему бы поклонялись, как божеству».

АМЕРИКАНСКИЙ ФАБИЙ

Вашингтон отвел свою поредевшую армию на зимние квартиры в относительно безопасные, холмистые и лесистые окрестности деревушки Морристаун в Нью-Джерси, в 25 милях от Нью-Йорка. Оттуда он нападал на британские обозы, всячески донимая врага. Английские фуражиры, посланные из Нью-Йорка в Нью-Джерси, неизменно натыкались на отряды ополченцев, уводивших лошадей и скот в расположение американской армии, так что за каждую вязанку хвороста, клок сена или мешок овса приходилось сражаться.

Члены Конгресса, люди состоятельные и по большей части крупные землевладельцы, требовали, чтобы Вашингтон защитил их поместья, однако не спешили выделять деньги на армию. В частных беседах генерала уподобляли древнеримскому полководцу Квинту Фабию Максиму, прозванному Кунктатором (Медлителем), но он не обращал на это внимания: «Они далеко и думают, что надо только сказать: „Вперед! Быстрей!“ — и всё само сделается». А ведь его собственная армия, писал он 22 января Джеки Кастису, «сегодня здесь, а завтра ушла — без объяснения причин и даже не сказавшись». Любая случайность могла оказаться роковой: 8 января Вашингтон поблагодарил пенсильванский Совет безопасности, известивший его о грядущем солнечном затмении; непредупрежденные солдаты могли бы истолковать его как дурной «знак свыше».

Опасность грозила и со стороны местного населения, не всегда лояльного к патриотам. Главнокомандующий издал приказ, по которому обыватели, принесшие клятву верности англичанам, теперь должны были присягнуть Соединенным Штатам. Отказавшиеся это сделать были вольны перейти на сторону врага, забрав с собой пожитки, какие могли унести, но только сами, без семей. Это был сильный ход — Вашингтон прекрасно знал, что значит семья для доброго человека.

Он устроил свою ставку в бывшей таверне и жил там скудно и просто. Вашингтон, страшно соскучившийся по Марте, давно не получал вестей из дому. «Мои родные регулярно посылают мне с почтой одно-два письма, но доходят они крайне нерегулярно, что лишает меня утешения узнавать новости о домашних делах», — писал он Роберту Моррису 13 января. Но Марта, конечно, не могла приехать к нему в такую погоду; надо было подождать до весны.

Да и не место ей здесь. В лагере вновь началась эпидемия оспы; в госпитале четыре-пять больных умирали на одной и той же подстилке, прежде чем ее меняли. Встревоженный Вашингтон просил доктора Уильяма Шиппена прививать от оспы всех рекрутов, следующих в армию через Филадельфию.