Вашингтон

Переправа завершилась только к трем утра, с большим отставанием от графика. Поскольку весь план был основан на эффекте внезапности, атаку было впору отменить, но Вашингтон решил идти вперед: возвращаться было бы просто глупо.

Разумеется, он не знал, что генерал Эвинг отменил атаку на Трентон из-за льдин, мчавшихся по реке. В Бристоле Кадваладер и Рид сумели переправить часть войск на другую сторону реки, но пушки застряли, и поэтому они тоже повернули назад. Сам Рид с одним офицером, жалея своих лошадей, не стал возвращаться и остался в Нью-Джерси, спрятавшись в доме друга.

Солдатам Вашингтона теперь предстояло пройти девять миль до Трентона. Первые полмили невидимая в темноте обледеневшая дорога шла круто в гору, а затем спускалась в овраг. Несколько человек несли фонари; к пушкам прикрепили факелы, но всё равно не было видно ни зги. Люди брели молча, отворачиваясь от ветра, оскальзывались, падали, подымались; два человека не встали — замерзли насмерть.

Через пять миль колонна разделилась: Салливан повел своих людей по правой дороге, Вашингтон и Грин — по левой. Главнокомандующий ехал вдоль колонны, повторяя: «Ради бога, держитесь своих офицеров». Ему доставили сообщение от Салливана: оружие намокло, стрелять нельзя. «Скажите генералу: пусть используют штыки», — приказал Вашингтон.

Обе колонны вышли к Трентону одновременно, вскоре после восьми. Уже час как рассвело, но сквозь метель было трудно что-либо разглядеть.

В город вели две дороги — улицы Короля и Королевы, спускавшиеся с холма; по ним и предстояло атаковать. Ветер теперь дул в спину американцам, подгоняя их, и в лицо гессенским часовым, которые поначалу не поняли, кто на них идет и каковы силы нападающих.

Американцы начали стрелять. Немцы подпустили их поближе, а затем принялись быстро отходить, отстреливаясь, как их учили.

Вашингтон смотрел с холма, как его люди, проведшие всю ночь на ногах, промокшие, продрогшие, с ненадежным оружием ринулись в бой, словно судьба всего мира зависела теперь от них.

Гессенцы выскакивали из домов на улицу; били барабаны, визжали флейты, офицеры выкрикивали приказы по-немецки. Но артиллерия Нокса уже заняла позиции. Первые же выстрелы в мгновение ока очистили улицы, на которых остались лежать мертвецы.

Устремившись в переулки, гессенцы натыкались на людей Салливана с примкнутыми штыками. Завязалась яростная рукопашная. В середине улицы Короля немцы выкатили полевое орудие, но полдюжины виргинцев капитана Уильяма Вашингтона, дальнего родственника главнокомандующего, и лейтенанта Джеймса Монро бросились туда, отбили пушку и повернули ее против врага.

Поднятый с постели полковник Ралль быстро вскочил на коня, собрал своих людей и повел их в атаку сквозь метель — как принято, стройными рядами, но они быстро поредели и смешались. Ралль приказал отступать к фруктовому саду; тут, смертельно раненный, он упал с коня. В саду гессенцы, поняв, что окружены, побросали оружие и сдались. Джеймс Уилкинсон (тот самый, присутствовавший при пленении генерала Ли) примчался к Вашингтону с донесением о сдаче немецких наемников. «Майор Уилкинсон, это славный день для нашей страны», — с чувством сказал генерал, крепко пожав ему руку.

Весь бой продолжался не больше 45 минут. Около девятисот гессенцев были захвачены в плен, 21 убит, 90 ранено; еще около пятисот убежали по мосту через Ассунпинк. Потери американцев составили всего четыре человека ранеными, в их числе были капитан Вашингтон и лейтенант Монро. Гоня перед собой пленных, армия вернулась к переправе и вновь пересекла реку, оказавшись на «своей» стороне.

«Генерал искренне и горячо благодарит офицеров и солдат за энергичность и смелость, проявленные вчера при Трентоне, — говорилось в приказе по армии от 27 декабря. — С невыразимым удовольствием он заявляет, что ни на минуту не заметил недостойного поведения офицеров или рядовых». (Вашингтон предпочел умолчать о кучке солдат, которые пробрались после боя в погреб, где хранился ром, и напились в дым.) Всем, форсировавшим реку, была обещана награда в виде выплаты наличными доли от общей стоимости пушек, оружия, лошадей и другого имущества, захваченного в Трентоне.

В последующие дни все газеты публиковали увлекательные рассказы о ночном рейде Вашингтона, упомянув даже о захваченных в бою трубах и барабанах военного оркестра — любимого развлечения полковника Ралля. Пленные американцы, томившиеся в Нью-Йорке, воспрянули духом. Хэнкок писал из Балтимора от имени Конгресса, что победа при Трентоне — настоящее чудо: «Но войска, вдохновляемые и движимые верой в своего вождя, часто превосходят ожидания и границы возможного. Именно Вашей мудрости и руководству Соединенные Штаты обязаны недавним успехом Вашего оружия».

Уильям Хоу отозвал Корнуоллиса из отпуска и приказал немедленно возвращаться в Нью-Джерси с восемью тысячами солдат.