Вашингтон

Аристократ Шатобриан не одобрял французскую революцию, поскольку был свидетелем ее жестокостей. Вашингтон о них слышал, но поначалу не хотел верить; в августе 1790 года в письме к Рошамбо он говорил, что считает эту информацию происками британской пропаганды: американских патриотов тоже выставляли кровожадными дикарями. Однако раскрученный маховик террора смел с постамента и его французских друзей, принявших революцию. После неудачного бегства из Парижа королевской семьи в июне 1791 года Дантон обвинил в подготовке этой акции Лафайета (хотя тот взял короля и королеву под стражу), а в прессе печатали гнусные карикатуры, изображая главу Национальной гвардии в непристойных позах с Марией Антуанеттой. Вашингтон тревожился о нем; «…шумная чернь больших городов страшна», — писал он другу 28 июля. В октябре Лафайет вышел в отставку и удалился в свой родовой замок Шаваньяк. 66-летнего Рошамбо в 1791 году сделали маршалом Франции и командующим Северной армией, но сняли уже на следующий год. Друзья предупредили его о том, что он внесен в черный список «слуг Луи Капета», и побуждали бежать в Кобленц. Рошамбо отказался, уверенный в том, что освободителя Америки революционеры не тронут. Его обобрали до нитки, осыпали унижениями, а потом арестовали.

Вашингтон всё больше склонялся к заключению торгового соглашения с Британией. Осенью 1791 года в Америку прибыл посол Георга III Джордж Хаммонд с секретарем Эдвардом Торнтоном. Они тотчас почувствовали «дружеское расположение» со стороны министра финансов и «сильную ненависть» госсекретаря.

В политической жизни США четко обозначились две партии. Сторонники Гамильтона, в основном северяне, называли себя федералистами — опорой Конституции и национального единства, они ратовали за сильную центральную власть. Те, кто поддерживал Джефферсона, по большей части южане, называли себя республиканцами, считая, что только они способны противостоять установлению монархии; они проповедовали ограничение центральной власти и верили в мудрость народа. Кабинет раскололся надвое: Нокс симпатизировал Гамильтону, Рэндольф — Джефферсону. Вашингтон старался оставаться вне партий, однако чаще принимал сторону Нокса и Гамильтона. Джефферсон не сомневался в его патриотизме и порядочности и объяснял его поддержку Гамильтона доверчивостью и некомпетентностью.

Вашингтону вновь приходилось заниматься не только государственными, но и частными делами: в октябре, пока Конгресс был на каникулах, он на месяц уехал в Маунт-Вернон. Здоровье Джорджа Огастина сильно ухудшилось, ему даже пришлось поехать в Беркли лечиться водами. И вообще управляющий из него был неважный, он даже не умел ездить верхом. Вашингтон временно заменил его другим племянником — Робертом Льюисом.

В сентябре комиссия из трех человек, назначенная президентом для курирования строительства новой столицы, решила назвать ее Вашингтоном, а федеральный округ — Колумбией. Первый земельный аукцион в Джорджтауне прошел 17 октября под надзором Джефферсона и Мэдисона. Ланфан, не желая терпеть над собой начальства, проявил строптивость — отказался показать свой план, опасаясь, что на земли, удаленные от правительственных зданий, не найдется покупателей. Продажа участков шла вяло. Вашингтон велел Ланфану привезти план в Филадельфию, чтобы представить его вместе с ежегодным посланием к Конгрессу, но тот не подчинился. Наконец, последней каплей, переполнившей чашу терпения, стало распоряжение упрямого архитектора снести дом, построенный одним из членов комиссии, поскольку он оказался посреди намеченного им проспекта. А Ланфан невозмутимо потребовал передать руководство строительством ему одному и выделить миллион долларов на расходы и тысячу человек для работ. Вашингтон тайком подослал к нему дипломатичного Тобайаса Лира, чтобы урезонить зарвавшегося француза, но тот стоял на своем. В конце февраля Джефферсон расторгнул его контракт.

С конца октября в Филадельфии начала выходить «Национальная газета», противопоставлявшая себя проправительственной «Газете Соединенных Штатов». Ее издавал поэт Филип Френо, которого Джефферсон устроил в Госдепартамент переводчиком. Правда, он не знал языков, зато был другом и бывшим однокурсником Мэдисона. Во время войны Френо написал панегирик Вашингтону, озаглавленный «Цинциннат», но, побывав в плену у британцев, возненавидел всё английское, а заодно и президента-«англофила». В первом же выпуске газеты он обвинил Гамильтона в подготовке монархистского заговора, а Джефферсона назвал «колоссом свободы».