Вашингтон

Тем временем Адамс назначил своего зятя, полковника Уильяма Смита, бригадным генералом. Вашингтона прорвало. «Насколько я знаю, он не прославился ничем, кроме избиения индейцев», — написал он Тимоти Пикерингу. Сенат согласился с Вашингтоном и отверг кандидатуру Смита, после чего отношения между бывшим и действующим президентами накалились до предела. Вашингтон послал Адамсу резкое письмо: его назначили главнокомандующим, не спросив его согласия, но он отказывается от этого поста, раз не может сам назначать высших офицеров. Да, Гамильтон честолюбив, зато он доводит до конца всё, за что ни возьмется. Он предприимчив, востер, умен, без него не обойтись. Что же касается Нокса, то «уважение, любовь и дружба не имеют для меня значения… когда всё поставлено на карту». 9 октября Адамс прислал примирительное письмо: назначать офицеров — право президента, но он не станет оспаривать мнения Вашингтона. Вот и славно. В ответном послании Вашингтон ни словом не упомянул о споре по поводу генерал-майоров и лишь осведомился о здоровье Абигейл.

В сентябре умер Бенджамин Франклин Бэйч. Новая эпидемия желтой лихорадки лишила его жизни в 29 лет, но спасла от суда и тюрьмы: он был арестован по «закону о подстрекательстве», потому что в своей газете обвинял «слепого, лысого, хромого, беззубого, капризного Адамса» в кумовстве и монархических замашках.

В середине ноября Вашингтон поехал в Филадельфию переговорить с Гамильтоном и Пинкни о новой армии (Нокс наотрез отказался от чина генерал-майора, хотя и уверял главнокомандующего в своей неизменной дружбе). Путешествовал он без лишней помпы, взяв с собой четверых слуг и шесть лошадей. Но, начиная с Александрии, пришлось пройти через обычное испытание общественным поклонением, и в столицу он вступил под колокольный звон, а конные наряды, выстроившись вдоль улиц, сдерживали многотысячную толпу, устроившую ему овацию.

Генералы работали по пять часов в день на протяжении пяти недель; подобрать офицеров для двенадцати новых полков оказалось не так-то просто. Несмотря на собственные замечания по поводу «новых времен», Вашингтон остался верен себе и отдавал предпочтение молодым людям из хороших и состоятельных семей, настаивал на введении красивых офицерских мундиров. Сам он желал красоваться в синем мундире с медными пуговицами и золотыми эполетами, в шляпе с белым плюмажем. Однако его интерес к новой армии постепенно угасал…

Тяжелое впечатление произвела встреча с давним соратником Робертом Моррисом. Бывший «финансовый Ганнибал», богатейший человек Америки, теперь сидел в долговой тюрьме. Вашингтон пришел туда, чтобы разделить с ним трапезу; при его виде у Морриса на глаза навернулись слезы, он молча тряс руку старого друга.

Ужин в обществе Джона Адамса прошел не лучше. Бывший «номер второй», ставший «номером первым», по-прежнему завидовал популярности Вашингтона и ревновал к его славе. О нем тоже должны написать в учебниках истории! Боже, как он был слеп! Всё его правительство — марионетки Вашингтона, который, невидимый, сидит себе за сиеной и дергает за ниточки! У Адамса начиналась настоящая паранойя, и от этого вечера в душе у Вашингтона остался тяжелый осадок.

Единственным источником радости в эти дни были частые встречи с Элизабет Пауэл за чашкой чая. Всё-таки это удивительная женщина: такая умная, проницательная, образованная; как она его понимает… Редко встретишь такого друга. Хотя… только ли дружба была между ними? Вашингтон почему-то не вносил записи о их встречах в свой дневник, от которого обычно ничего не утаивал. А когда он собрался уезжать, Элиза передала подарки для Нелли Кастис и миссис Вашингтон, а еще записку — для него: «Мое сердце искренне огорчено, а мысли путаются, так что я могу лишь выразить свое главное желание: да примет Вас Господь под свою святую заботу и да сохранит Вас невредимым в пути и при всех обстоятельствах, будьте счастливы во веки веков». Вашингтон поблагодарил за добрые пожелания в своей привычной учтивой манере, но не более того.

В начале 1799 года Адамс с обычной непоследовательностью отправил во Францию Уильяма Ванса Мюррея для переговоров о мире, чем вызвал возмущение в рядах собственной партии. На самом деле речь шла о том, чтобы вырвать бразды правления из рук военных и передать их дипломатам. Вашингтон считал, что французский министр иностранных дел Талейран попросту играл с Адамсом, как кошка с мышкой, однако в мировой политике явно назревали перемены, поэтому он не стал возражать. Более того, когда Гамильтон вновь завел разговор о создании новой армии, главнокомандующий умерил его пыл: поздно, момент упущен. Вот сразу после скандала с письмами X, Y, Z создание армии было бы принято на ура, а теперь оно возродит старые страхи, что войска могут быть использованы для репрессий.