Вашингтон

Вечер Вашингтон посвятил заседанию комитета, составлявшего устав новорожденной армии.

Шестнадцатого июня Джон Хэнкок официально объявил о том, что Джордж Вашингтон избран «генералом и главнокомандующим армией Объединенных Колоний», и спросил, согласен ли тот принять на себя эти обязанности. Вашингтон поднялся со своего места и сказал: «Господин председатель! Хотя я очень тронут великой честью, оказанной мне этим назначением, мне больно сознавать, что мои способности и военный опыт не могут сравниться с важностью и огромностью выраженного мне доверия. Однако если угодно Конгрессу, я возьму на себя эти важные обязанности и использую всю свою власть для служения славному делу. Надеюсь, вы примете мою сердечную благодарность за выдающееся выражение вашего одобрения. Но если случится некое несчастливое происшествие, неблагоприятное для моей репутации, прошу каждого джентльмена, присутствующего в этом зале, запомнить, что я ныне искреннейшим образом заявляю: я не считаю себя пригодным для возложенного на меня командования. Что же касается оплаты, хочу заверить Конгресс, что никакие денежные соображения не заставили бы меня взвалить на себя столь тяжкую ношу в ущерб домашнему уюту и счастью, а посему я не намерен извлекать из нее никакой выгоды. Я буду вести точный учет своим расходам, которые, я не сомневаюсь, будут мне возмещены, а большего не желаю» [21].

Речь новоиспеченного генерала приветствовали одобрительными аплодисментами, но сам он был как во сне. Он прекрасно понимал, какой страшный груз взвалил себе на плечи. А если он не справится? И как долго всё это продлится? А Марта — она ведь там совсем одна! Дом не достроен, хозяйство без присмотра придет в упадок. Это здесь его считают богачом, но он-то знает, что на самом деле денег в обрез! Хорошо, что он почти расплатился с Робертом Кэри, а то еще подумают, будто он поддержал «бунтовщиков», чтобы скрыться от долгов!

После заседания Патрик Генри подошел поздравить Вашингтона и был поражен, увидев его искаженное лицо и глаза, наполнившиеся слезами. «Запомните, мистер Генри, что я вам скажу: с того самого дня, когда я принял командование американской армией, я иду навстречу своей погибели и гибели своей репутации».

Тем временем запертые в Бостоне британские войска узнали о поспешно возводимых на Банкер-Хилле фортификациях и решили нанести упреждающий удар. В субботу 17 июня они дважды штурмовали укрепления на соседнем Бридс-Хилле. Колонисты яростно защищались, нанося врагу большой урон. Наконец третий штурм увенчался успехом: у защитников закончились патроны и снаряды, и их позиции были захвачены. Понеся большие потери (450 человек), колонисты организованно отступили в Кембридж. Но для англичан это была пиррова победа: 226 убитых, в том числе множество офицеров, около 800 раненых — почти треть наличного состава! Да и захват двух высот практически не изменил общей картины. «Успех куплен слишком дорогой ценой», — признал генерал Хоу.

Колонисты тоже не были довольны результатом. «Наши соотечественники — бравые ребята, им нужен лишь умный и способный военачальник, чтобы сделать из них хорошую армию. Всех наших — и немалых — усилий недостаточно для восполнения этого недостатка, приложите же свои, — писал Джеймс Уоррен Сэмюэлу Адамсу 21 июня. — Поверите ли, он (Уорд. — Е. Г.)в субботу даже не выходил из дому; больше мне нечего добавить. Надеюсь, хуже уже не будет». А днем раньше он написал Джону Адамсу: «Если бы у наших бравых ребят, опрометчиво расставленных на прежде занятых позициях, вместо военачальника, неспособного и не желающего ими командовать, был Ли или Вашингтон, я думаю, день завершился бы к вящей славе Америки, как 19 апреля». Тогда же Провинциальный конгресс Массачусетса обратился к Континентальному конгрессу с просьбой: «…если будет назначен главнокомандующий армией Объединенных Колоний, вам должно быть очевидно, что ни в одной части континента его непосредственное присутствие и усилия не будут настолько необходимы, как в нашей колонии».

Вашингтон, еще ничего не знавший об этих событиях, и так прекрасно понимал, что ему вскоре придется выехать к армии. Но сейчас все его мысли были о доме. Суждено ли ему вернуться туда? Как долго придется отсутствовать? Каково будет Марте? Он долго собирался с духом, чтобы сообщить ей о том, что разлука затянется на неопределенное время. Наконец 18 июня он взялся за перо: