Вашингтонская история

Из нависших над Мэллом туч хлынул ливень. Фейс, не совладав со страхом, отпрянула от окна и тут же услышала, как хлопнула дверь в кабинете мистера Каннингема. Прошлое и настоящее так переплелось в ее сознании, что только через минуту она пришла в себя и вспомнила о главном — о розовой бумажке. Первым ее порывом было броситься к мистеру Каннингему, но что-то удержало ее.

Очевидно, сейчас он не хотел никого видеть, иначе прошел бы через приемную и отпустил бы какую-нибудь ласковую шутку. Затаив дыхание, Фейс ждала, что он вызовет ее звонком; он часто вызывал ее даже в такие минуты, когда не желал никого видеть. Наверное, сейчас сидит за столом, перебирает бумаги и проглядывает оставленные ею записи. Вот-вот он нажмет кнопку зуммера. Но зуммер молчал.

Фейс напряженно ждала, но ничто не нарушало тишины. Что ж, ничего не поделаешь, придется идти самой. Она постучала и осторожно приоткрыла дверь. Мистер Каннингем даже не заметил этого.

Он сидел за массивным письменным столом, как она и представляла себе, но спиной к двери, уставившись в высокое, до самого потолка, окно. Белесоватое небо таяло в сумерках, тяжелые бархатные занавеси по сторонам окна скрадывали свет гаснущего дня. Старомодный, темный, как пещера, кабинет казался необычайно мрачным, и его не оживляли даже большие, яркие карты-картины Центральной и Южной Америки, висевшие в рамках по стенам и всегда так радовавшие глаз.

Фейс подошла ближе; ковер заглушал ее шаги.

— Мистер Каннингем… — нерешительно начала она.

Он обернулся так резко, словно она разрядила за его спиной хлопушку. Фейс заметила, что лицо у него усталое и осунувшееся и выглядит он гораздо старше, чем следовало бы при такой короткой стрижке. Под глазами его лежали круги, веки немного набрякли.

— Что такое? — спросил он.

Никогда еще он не разговаривал с ней так грубо.

— Я… я хочу обратиться к вам по личному делу…

Фейс не любила распространяться на службе о своей личной жизни, то есть не обсуждала ее с другими. Она знала жизнь своих сослуживиц во всех подробностях, знала все их радости и печали, да и мистер Каннингем нередко рассказывал ей о своих мальчиках, а иной раз даже о ссорах с женой, — однако Фейс ни с кем не откровенничала о себе. Но розовая бумажка, хотя и была ее личным делом, все же касалась не только ее одной. Фейс никак не ожидала, что ей будет так трудно заговорить об этом.

— Ну, давайте… — бросил мистер Каннингем.

— Я ждала вас целый день, — совсем некстати проговорила она.

— Ну и что же?

Он нисколько не облегчал ей дело. Вид у него был хмурый и словно рассерженный. Сунув в рот трубку, он рассеянно посасывал ее, со свистом втягивая воздух. Фейс обиделась и хотела было уйти. Но вспомнив о том, что ожидает ее послезавтра в одиннадцать часов утра, она остановилась.

Наконец ей удалось произнести первые слова.

— Я получила вызов… — Фейс не смогла закончить, не смогла добавить никаких подробностей, потому что похолодела, увидев его лицо.

Он смотрел на нее, как на чужого, незнакомого человека. Ее охватило ужасное ощущение, которое она испытала однажды в психиатрической клинике в палате для шизофреников, куда повел студентов преподаватель психологии, — ощущение двух разных миров. Сейчас мистер Каннингем был в одном мире, а она — в другом, и нет никакой возможности перекинуть между ними мост. Она ясно поняла это прежде, чем он открыл рот, прежде чем он успел произнести хоть слово. С ним что-то случилось, произошла какая-то страшная перемена. Или… что-то случилось с ней?..

— Я знаю, — сказал он, наконец, усталым голосом. — Мне звонил заведующий отделом личного состава. Там на это смотрят серьезно.

— Я хотела просить вас похлопотать… — начала Фейс, запинаясь на каждом слове, но твердо решив договорить все до конца, — или попросить, чтобы похлопотал Департамент… насчет отмены допроса. Я уверена, что здесь какое-то недоразумение… вряд ли мной может заинтересоваться комиссия.

— Дорогая Фейс, — сказал он почти прежним дружелюбным тоном, — вам это лучше знать, чем мне. И вы отлично понимаете, что я ничем не могу помочь…

Фейс остолбенела.

— Вы хотите сказать, что не станете даже пытаться?..

Он отвел глаза в сторону, и плечи его поникли. Казалось, его одолевала такая усталость, что он с трудом выговаривал слова.

— Все мои попытки ни к чему не привели бы. Департамент не в силах повлиять на Комиссию по расследованию. Больше того, Департамент встревожен тем, что одну из его служащих вызывают туда. Сейчас решается вопрос об ассигнованиях на бюджет Департамента, и этот случай может неблагоприятно сказаться на результатах. Вы же знаете, какое сейчас время. Департамент считает, что самое главное — сохранить свою репутацию, ибо в связи с вашим вызовом он может подвергнуться нападкам со стороны конгресса.

Медленно закипавшая в ней ярость вдруг затопила ее сплошным потоком.

— Значит, Департаменту все равно, виновата я или нет, значит, Департамент заботится только, чтоб не было пятнышка на его репутации?! Ради своего бюджета, своих долларов, своих насиженных мест?!