Вашингтонская история

— Видишь ли, — помолчав, медленно произнес он, — большинство людей убеждено, что дыма без огня не бывает. Я не разделяю их мнения, но очень скверно, Цыпленочек, что эта история случилась именно с тобой!..

Фейс машинально взяла сумочку, буркнула «до свидания» и вышла, предоставив Мелвину Томпсону удивляться ее неожиданному уходу. «Боже, — подумала она, — хоть бы выпить глоток чистой холодной воды».

7

Небо казалось раскаленным, лучи полдневного солнца падали на тротуары, и оттуда подымались волны удушливого зноя. Это был обычный для Вашингтона летний день, без малейшего ветерка, когда все живое движется с огромным трудом, а зеленые листья желтеют и никнут на ветках.

Горячий асфальт сквозь подошвы сандалет жег ноги Фейс, стоявшей на Пенсильвания-авеню и бесцельно глядевшей вдоль улицы. Разговор с Мелвином Томпсоном не оставил в ней ни злости, ни обиды. Она была слишком ошеломлена, чтобы испытывать какие-то чувства.

От ступеней Белого дома до портала Департамента с пушками по бокам было всего три минуты ходьбы, но Фейс не пошла туда. В садике на площади Лафайета под деревьями лежала густая манящая тень, и Фейс вскоре обнаружила, что бродит по извилистым дорожкам. Нагнувшись к булькающему фонтанчику, она попробовала напиться; вода оказалась теплой и безвкусной. Фейс поморщилась.

Почти сама того не сознавая, она подошла к какой-то скамейке и села. И тотчас же ее окружили голуби, важно разгуливавшие по дорожке в ожидании корма. Встопорщив перья, они негромко заворковали. В этот жаркий полдень гуляющих было мало, и редко кто нарушал величавое спокойствие голубей. Фейс уставилась на них широко открытыми, но невидящими глазами. Она ни о чем не думала, ничего не чувствовала; она находилась в состоянии, похожем на шок. Сейчас она была неспособна трезво взвесить свое положение.

Через некоторое время в ней вдруг шевельнулось смутное воспоминание: ей показалось, что она уже когда-то сидела на этой самой скамейке. Да, конечно, именно тут ее целовал молодой офицер-норвежец.

Это было летом, таким же знойным, как сейчас. Она сотрудничала в Объединении военно-зрелищных предприятий и пошла на вечер в старый театр «Беласко» на площади Лафайета. Молодой иностранец, — она не сумела распознать по мундиру, откуда он, — подошел к ней и пригласил танцевать. Волосы у него были такие же светлые, как у Тэчера, но этим и ограничивалось сходство. И каким-то образом, — Фейс так и не могла вспомнить, как это произошло, — она очутилась с ним на этой скамейке.

В тот вечер светила луна, и конная статуя Эндрю Джексона, простершего руку с шляпой к Белому дому, выделялась на фоне неба благородным силуэтом. Но, кроме статуи американского генерала, здесь, совсем как в Европе, стояли бронзовые Лафайет, фон Штейбек и Костюшко; и Фейс было легко представить себе, что она находится в каком-то европейском городке и пришла сюда на тайное свидание с подпольщиком, чтобы обсудить планы действий Движения Сопротивления. Поэтому она даже не удивилась, когда офицер сказал, что завтра улетает на самолете с секретным поручением. Она сразу догадалась, что он работает в подполье.

Звали его Эрик, он был в чине лейтенанта. Он не назвал своей фамилии, так как, по его словам, и без того разболтал ей больше, чем следовало. Он говорил по-английски как американец, хотя обычно европейцы, учившиеся в Оксфорде или Кембридже, говорят, как англичане. Эрик окончил в Норвегии училище торгового флота, где изучал английский язык. И действительно, во всем его облике сказывалась морская выучка.

Несмотря на сухопутную форму, в Эрике сразу можно было угадать моряка по особой пружинистой походке. Он ходил и танцевал чуть враскачку, как бы стараясь сохранить равновесие на зыбкой палубе. «Ноги отвыкают от земли», — говорил он. Руки его, большие, крепкие, с узловатыми пальцами, невольно привлекали к себе внимание. А когда он улыбался, глаза его слегка щурились, — должно быть, просто привычка, свойственная людям, часто глядящим в море, залитое ослепительным солнцем; но этот прищур придавал его лицу лукаво-галантное выражение.

То, что произошло после поцелуя, обоим казалось тогда неизбежным. Может быть, и в самом деле это было неизбежно. Тэчер испарился из ее сознания, словно никогда и не существовал, никогда не коверкал ей жизнь. Домой она вернулась не одна, а с Эриком, хотя потом не могла припомнить, как это случилось. Только много позже она поняла, до какой степени он ей был нужен и желанен.

В ту ночь она словно ожила духовно и физически. Воспоминания до сих пор сохраняли над ней власть и волновали ее. Все чувства, все ощущения охватили ее с прежней силой. Она ведь еще не умерла, не состарилась! Жизнь! Она жива! Она знает, что такое быть женщиной. И еще когда-нибудь испытает это! Тупое оцепенение постепенно проходило. Она снова обрела способность думать о себе, как о живом человеке, как о личности.

— Кш! — отмахнулась она от голубей. Они в испуге, громко хлопая крыльями, взвились в воздух. Любуясь их взлетом, Фейс ощутила странное удовольствие. В ее темных глазах появился блеск.