— Я знаю, с кем на этот счет потолковать, — весело заявил он. Но, к его удивлению и обиде, аттестационная комиссия присвоила ему всего лишь чин младшего лейтенанта. Тэчер пришел в такую ярость, что готов был отказаться, но не посмел. В довершение бед его еще послали на тральщик в Атлантический океан.
Вскоре начали приходить письма — письма, которые Фейс тут же сжигала или рвала на мелкие кусочки. Их резкий тон поражал и больно ранил ее. Тэчер вбил себе в голову, что она должна вызвать в Вашингтон его мать Джулию. А поскольку Фейс категорически отказалась, он принялся строить всякие предположения насчет причин, побуждавших ее так поступать. И даже туманно намекал на какие-то «скрытые мотивы».
«Я просто не понимаю твоих капризов, — писал он. — Мама будет тебе большой подмогой, когда родится ребенок. Мне не хотелось бы, чтобы ты оставляла малыша на какую-нибудь чернокожую, без всякого присмотра. Конечно, если б нашлась настоящая кормилица, другое дело, но Донни не внушает мне доверия. Она ржет, как лошадь. А с мамой тебе к тому же и вечерами будет не так скучно, — если, конечно, ты не развлекаешься с какими-нибудь неизвестными мне молодчиками. Уже сколько дней я, не сходя на берег, торчу на этом корабле, и, как подумаю, что ты одна там, в Вашингтоне, среди всех этих тыловиков, мне тошно становится. Честное слово, я просто не понимаю, почему ты возражаешь против приезда мамы…»
Война все шла, и тема эта стала чаще и чаще появляться в его письмах. «Если я вернусь домой, — писал он в другом письме, — и поймаю у тебя в постели какого-нибудь мерзавца, — я убью вас обоих! Ты говоришь, что Каннингем женат и у него трое детей. Ну и что же? Я бы хотел, чтоб ты переменила работу и служила под начальством какого-нибудь пожилого человека или женщины. Мне тогда было бы куда спокойней, уверяю тебя. Дело не в том, что я тебе не верю, — наоборот. Я верю тебе как себе самому…»
Бедняга Тэчер, думала она: верит ей как себе самому. Эта фраза застряла у нее в мозгу, точно песчинка в раковине, но в жемчужину она не превратилась, зато постоянно раздражала. У Фейс были подозрения насчет нравственности Тэчера, и она была этим задета. Иной раз ее даже терзала горькая мучительная злость. И он еще смеет ее поучать! Она писала ему в ответ ядовитые письма. Потом рвала их. Все-таки он на войне — и одинок, даже более одинок, чем она. А плоть требует своего, ну как тут осудишь?
Голос Тэчера вернул ее к действительности. Он нашел сигареты, закурил и теперь болтал с Чэндлером о том о сем, а она унеслась мыслью так далеко, что и не слышала их разговора.
— Кстати, Чэндлер, — с обычной своей заносчивостью спросил он, — какой у вас был чин?
— Начал капитаном, а закончил подполковником. Обычное повышение.
Тэчер прикусил губу. Его всегда раздражали люди, сумевшие перещеголять его по службе.
— Вам повезло, — сказал он. — В армии вообще легче выдвинуться. Тут я здорово промахнулся.
Фейс хотела было вставить какую-нибудь банальную шутку, чтобы предотвратить его дальнейшие излияния, но служанка объявила, что обед подан.
О деле не вспомнили до тех пор, пока не принесли кофе. Тэчер держался вежливо, но подчеркнуто холодно, и Чэндлер не делал попыток сломать лед. Ему, видимо, было безразлично, что думает Тэчер, он только старался не ставить под удар свои отношения с Фейс.
Фейс вдруг поняла, что за все это время ни разу не взглянула в лицо мужчинам. Она не смела. Веснушчатое лицо Чэндлера неизменно дышало приязнью и доброжелательностью. Его открытая улыбка поражала ее не меньше, чем гибкий ум и гибкое тело. Она восхищалась им и знала, что это восхищение написано у нее на лице.
А красивое, надменное лицо Тэчера лишь подчеркивало его мальчишество. Его патрицианские черты, казалось, свидетельствовали о душевной неустойчивости. Излишнее же внимание к своей внешности — тщательно завязанный галстук, уголок платка, с рассчитанной небрежностью торчавший из кармашка — только свидетельствовало о его желании быть на виду.
Тэчер поставил кофейную чашечку на стол.
— Никак в толк не возьму, — начал он, раздраженно упирая на каждое слово, — почему вокруг моей жены подняли такой шум? Никаких атомных секретов она не знает. Возможно, ей и случалось сболтнуть лишнее, но…
Дейн Чэндлер как-то странно взглянул на него.
— Тут могут быть самые разные причины, и, кроме всего прочего, надо же властям чем-то заниматься, чтоб оправдать свое существование. Даже там, где подрывной деятельности нет и в помине, они стараются ее выдумать. Вы, мистер Вэнс, по-моему, достаточно долго живете в Вашингтоне, чтобы знать это.
— Я? — переспросил Тэчер, вставая, и принялся шагать по комнате. — Я? Почему, собственно, я должен знать о таких вещах? Я никогда не интересовался действиями правительства и не намерен интересоваться! Пусть себе делают что хотят, мне все равно! Или пусть… а ну их к черту! Всех к черту! Вот мое мнение об этом вонючем правительстве и всей его деятельности! — Тэчер вышел из себя, и ему стоило большого труда не размахивать руками.
Фейс, не понимая, что с ним, попыталась его успокоить: