Вашингтонская история

— «Мы понимаем, что вы, конечно, захотите продолжать начатые дела, — сказали они. — Но лучше всего было бы, пожалуй, освободиться от всех обязательств, какие у вас есть в данный момент». Это был их главный довод. Я сказал им, что очень скоро дам ответ…

— Так что, если вы будете и дальше вести мое дело, вы не сможете стать компаньоном! — Голос ее дрожал от напряжения и чуть не сорвался.

— Пожалуй что так. — Он по-прежнему говорил словно нехотя.

— В таком случае, вопрос решен! — Она крепко ухватилась за каменный парапет: ей казалось, что мост у нее под ногами заходил ходуном.

— Вы так считаете?

— Безусловно! Я не хочу, чтобы ради меня приносились такие жертвы. Достаточно того, что моя собственная жизнь исковеркана, зачем же мне нести ответственность за чужую судьбу! — В душе она подивилась собственному красноречию. Потом вдруг поняла, что говорит вполне искренне: она действительно не хочет навлечь на Дейна Чэндлера беду, хотя ей самой, вероятно, было бы легче. Нет, надо защитить его, оградить от того ужаса, который незаметно подкрался к ней и проникает во все поры ее существа, точно невидимый радиоактивный яд.

— А что, если я вас не послушаюсь?

— Нет, вы не смеете! — воскликнула она. — Я не позволю, не допущу этого! — По телу ее пробежал озноб. — Вы потеряете душевный покой. Безопасность! Вы и представить себе не можете, что это значит, пока сами не попадете в переделку…

— Безопасность? — задумчиво повторил он. — Безопасность — вещь в лучшем случае относительная. Многое зависит еще и от того, что вы под этим подразумеваете. Если вы имеете в виду средства к существованию, то я, очевидно, мог бы открыть собственную контору. Или мог бы поступить в одну юридическую фирму, занимающуюся делами о нарушении гражданских свобод — кстати, я уже давно подумываю об этом. Ну, будет поменьше денег и поменьше «престижа».

— Ох, Дейн, — всхлипнула она, — к чему же губить свою репутацию неизвестно из-за чего.

— Неизвестно из-за чего? А разве вы для меня — неизвестно что?

— То, что произойдет, касается только меня одной, а моя жизнь уже загублена! — Она вся дрожала, словно порыв ветра пронесся над долиной и обдал холодом только ее.

— Неужели ты не понимаешь, — сказал он, обнимая Фейс и, несмотря на ее сопротивление, притягивая к себе, — неужели ты не понимаешь, как ты мне дорога; и потом я ведь уже много лет мечтал защищать такую, как ты! Ты думаешь, я доволен своей жизнью? Представь себе, что я жил бы в Германии в тысяча девятьсот тридцать втором году и мне подвернулось бы такое дело — неужели я отказался бы вести его? Ты понимаешь, о чем я говорю? Об ответственности, которую я чувствую и чувствовал бы, если бы ты была для меня чужим человеком!

Фейс безвольно поникла в его объятиях, а он откинул назад ее голову и поцеловал осторожно и очень нежно.

Вокруг них звучала симфония ночи: птичьи трели, стрекот цикад, плеск воды, каденции кузнечиков и уверенные басы лягушек.

Вскоре на дороге показалась машина — она медленно приближалась, и фары ярко осветили их. Сначала Фейс и Чэндлер не заметили ее приближения, но, когда темный седан проезжал мимо, Фейс поспешно отстранилась от Чэндлера. Машина прошла еще немного вперед, повернула, и фары снова озарили их.

— Дейн, — прошептала Фейс. — Я ужасно боюсь полицейских машин. Мне кажется, все они преследуют меня. Как ты думаешь, за нами следят?

— Возможно, — сказал он.

— Дейн, ох, Дейн! — вскрикнула Фейс. И снова страх и чувство обреченности охватили ее.

2

Жара началась в тот день, на который было назначено заседание Апелляционной комиссии. В старых постройках с плоскими крышами, уцелевших еще со времен первой и второй мировых войн, было душно, как в герметической печи. Даже те, кто работал в больших каменных и кирпичных зданиях, падали в обморок. В одиннадцать утра всех государственных служащих, там, где не было воздухоохладительных устройств, распустили по домам. Городской транспорт работал с перебоями, зато все кино были переполнены: люди устремлялись туда в надежде хоть немного отвлечься. А другие шли в парки.

Заседание должно было начаться ровно в одиннадцать в старом конференц-зале Департамента, где не было охладительных установок, а окна почти наглухо закрывали темно-красные драпировки из плотного шелка. Тем не менее Апелляционная комиссия вошла в комнату с последним ударом часов, и все пять ее членов — трое мужчин и две женщины, вытирая мокрые от пота лица, расселись по своим местам.

Только благодаря изобретательности и упорству Дейна Чэндлера удалось собрать эту комиссию. Хотя Фейс было категорически отказано в пересмотре вопроса об увольнении, Чэндлер просил, угрожал и требовал до тех пор, пока не было назначено заседание. «Если нам удастся припереть Департамент к стенке при разборе причин твоего увольнения или если мы сумеем заставить их отказаться от обвинения в неблагонадежности, это будет большой победой, — сказал он Фейс. — Но особых надежд не питай. Все против тебя, так что держи на счастье пальцы крестом».