Вашингтонская площадь

Семейство с Вашингтонской площади имело обыкновение по воскресеньям отправляться к миссис Олмонд и проводить у нее весь вечер. Отправились они к ней и в первое воскресенье после разговора, который я только что пересказал; в ходе этого вечера доктор Слоупер был вынужден удалиться в библиотеку, чтобы обсудить с зятем кое-какие дела. Доктор отсутствовал минут двадцать, а вернувшись в гостиную, увидел, что за это время к обществу его родных, оживленному присутствием нескольких друзей дома, присоединился Морис Таунзенд, который, не теряя времени, расположился на козетке подле Кэтрин. В просторной зале, полной говора и смеха, гости сидели и стояли отдельными группами, и наши молодые люди могли, не привлекая к себе внимания, предаваться, как выразился про себя доктор, дружеской беседе. Впрочем, доктор тотчас понял, что дочь заметила его взгляд и сильно смущена. Кэтрин сидела неподвижно, опустив глаза на свой раскрытый веер; лицо ее заливал румянец, и вся она съежилась, словно признавая за собой вину и пытаясь казаться меньше, дабы умалить нескромность своего поведения.

Доктор даже пожалел ее. Держаться вызывающе бедная Кэтрин не умела природа не наделила ее дерзостью; видя, как отец с неодобрением взирает на ее собеседника, Кэтрин думала, что кажется отцу упрямой, и это только расстраивало ее. Доктор проникся к ней сочувствием и даже отвернулся, не желая смущать дочь своим вниманием. Доктор Слоупер был проницательным человеком и сумел верно и даже тонко описать для себя состояние Кэтрин: "Некрасивой и скучной девице должно быть чертовски приятно, когда этакий красавец сидит подле нее и шепчет, что готов служить ей, — или сей кавалер нашептывает что-то иное? Разумеется, ей это по душе; я же в ее глазах жестокий тиран. Да, именно так она и думает, хотя боится себе в этом признаться — характера не хватает. Бедняжка! Она ведь, пожалуй, вступается за меня, когда Таунзенд меня поносит!"

Подумав так, он вдруг ясно увидел, сколь естествен конфликт между взглядами отца и влюбленной дочери, и сказал себе, что, может быть, он все же слишком нетерпимо отнесся к ухаживаниям молодого человека и бьет тревогу раньше времени. Не следовало осуждать Мориса Таунзенда, не выслушав его. Меньше всего доктору хотелось относиться к молодым людям нетерпимо; ему претило такое отношение — от него, по мнению доктора, и происходили почти все человеческие несчастья и разочарования. Доктор даже мельком подумал, а не кажется ли он смешным этому неглупому молодому человеку, который, по-видимому, весьма тонко подмечает всякого рода несообразности. Прошло четверть часа, и Кэтрин освободилась от своего кавалера: Таунзенд стоял теперь возле камина и разговаривал с миссис Олмонд.

"Испытаем его еще раз", — решил доктор. Он подошел к беседующим и сделал сестре знак оставить его наедине с молодым человеком. И вот миссис Олмонд отошла; Морис с улыбкой смотрел на доктора, и в его приветливом взгляде не было ни тени смущения.

"Поразительная самоуверенность!" — подумал доктор, а вслух сказал:

— Я слышал, вы ищете должность?

— О, я не взял бы на себя смелость выразиться столь определенно, сказал Морис Таунзенд. — Должность — это уж очень важно звучит. Я бы просто хотел найти какое-нибудь скромное место, какой-нибудь пристойный заработок.

— Какого рода место вы бы предпочли?

— То есть что я умею делать? К сожалению, почти ничего. Как говорят герои мелодрам, единственное, что я могу предложить, это пара честных рук.

— Вы чересчур скромны, — сказал доктор. — В дополнение к паре честных рук у вас есть еще и острый ум. Я ничего о вас не знаю, кроме того, что вижу сам; а по вашему лицу я вижу, что вы — человек незаурядного ума.

— М-да… — протянул Таунзенд. — Право не знаю, что на это сказать. Так вы мне советуете не отчаиваться?

И он многозначительно посмотрел на своего собеседника, словно намекая, что в вопросе заключен двойной смысл. Доктор заметил его взгляд и, прежде чем ответить, на секунду задумался.

— Мне было бы крайне неприятно услышать, что здоровый, жизнерадостный молодой человек почему-либо приходит в отчаянье. Не преуспев в одном деле, он всегда может испробовать себя в другом. Добавлю только, что надо благоразумно избирать себе поприще.

— Вот именно — благоразумно, — подтвердил Морис Таунзенд. — Раньше я был неблагоразумен, но, я думаю, с этим покончено. Теперь я остепенился.

Он помолчал, глядя на свои безупречно начищенные ботинки. Затем поднял глаза и, улыбаясь, поинтересовался:

— Быть может, вы намеревались оказать мне любезность и предложить что-нибудь?

"Черт бы побрал этого нахала!" — воскликнул про себя доктор. Однако он тут же напомнил себе, что первым затронул щекотливую тему и его слова могли быть истолкованы как обещание помочь.

— Сейчас мне нечего вам предложить, — ответил он наконец. — Я просто хотел сказать, что буду иметь вас в виду. Иной раз случайно узнаешь о разных вакансиях. Например, согласились бы вы покинуть Нью-Йорк, уехать куда-нибудь?