Вася Конаков

Минут через пять что-то с грохотом упало — и воцарилась могильная тишина. У меня внутри все оборвалось. Я выскочил в соседнюю комнату. «Санта-Мария» лежала на полу с поломанными мачтами. На мальчиках не было лица.

Я страшно рассердился, накричал на мальчиков и даже дал им несколько подзатыльников, чего со мной до сих пор никогда не случалось. Мальчики обиделись: «Ведь мы ж не нарочно», а я подобрал каравеллу и унес ее в другую комнату.

На починку ушло не меньше часа. Грот-мачта сломалась пополам, и срастить ее было не так-то просто. Две другие мачты, к счастью, только погнулись, но порвались и попутались ванты — с ними тоже пришлось повозиться.

В конце концов я все-таки восстановил каравеллу. Сейчас она по-прежнему стоит на своем месте, и попутный ветер по-прежнему никогда не изменяет ей. Обидно другое: буквально через три минуты после катастрофы мальчики как ни в чем не бывало опять начали свою идиотскую игру в мяч, начисто забыв о Колумбе, бом-брамселях, гиках, стеньгах, клотиках и соленых брызгах.

С тех пор я навсегда возненавидел игру в мяч и еще больше мне захотелось убежать юнгой на корабль.

А может, на «Альфе» нужен библиотекарь?

1962

Из блокнота

1. Царь-рыба

Как известно еще из старых учебников, город Киев стоит на пересечении великих торговых путей. Когда-то по этим путям «из варяг в греки» проплывали в своих челнах викинги и купцы, сейчас же на поездах и самолетах проплывают на юг и обратно друзья и знакомые. И всем им обязательно почему-то нужно остановиться в Киеве.

«Встречайте шестнадцатого поезд четырнадцать вагон двенадцать». «Прилетаем субботу симферопольским тчк Рассчитываем обычное гостеприимство». «Дороге Коктебель можем задержаться Киеве три-пять дней телеграфируйте возможность гостиницы». «Соскучились Киеву будем завтра бесконечно рады встрече…» А иногда просто уверенный звонок в дверь: «Не ожидали? А мы прямо к вам. С вокзала и прямо к вам на голову. Вырвалась неделька свободная».

Обычно все это происходит летом — июнь, июль, август, — в этом же году захлестнуло почему-то и сентябрь. Приблизительно к середине месяца я уже острой ненавистью ненавидел вокзал, аэродромы, городскую станцию, кассы Аэрофлота, а заодно любимые мои киевские каштаны, Андреевскую церковь, Русский музей («Говорят, там у вас великолепная богоматерь Врубеля»), Софию со всеми ее фресками, набережную, Выдубецкий монастырь и бесконечно благодарен был только тем безвестным мне людям, которые надумали закрыть на ремонт Лавру.

Веселые и отдохнувшие или только собирающиеся отдохнуть, в высшей степени любознательные и неутомимые гости восторгались красотами Киева, поражались нам, киевлянам, которые зачем-то едут на юг, «когда у вас тут настоящий курорт, и воздух, и зелень, и пляж», покупали к чаю обязательные торты, рылись в книгах, спать ложились не раньше двух часов ночи («Мы так еще мало поговорили»), вставали в восемь, а то и в семь («У вас такие тут утра»), а мне надо было кончать работу.

К двадцатому числу я созрел полностью. Надо бежать! Куда угодно — в лес, в пустыню Гоби, на Северный полюс, но бежать. И тут мне повезло — выяснилось, что у моего друга, художника, третью уже неделю живут родственники жены и он, так же как и я, мечтает о тишине, покое и возможности хоть немножко уединиться, поработать.

— А что, если мы с тобой, — сказал он мне, — рванем на недельку-полторы, ну, хотя бы в Остер? Я когда-то там жил, местечко чудесное, на берегу Десны, хозяева знакомые, дом у самой речки, дачники разъехались, что еще надо? Ты будешь кончать свою работу, я попишу малость этюды — третий год собираюсь, и все нет времени. Ей-богу, имеет смысл…

И мы рванули в Остер.

Трясясь в междугородном автобусе, мы сначала только ликовали. Все позади — родственники, знакомые, телефонные звонки, дни рождения, свадьбы. Вот так вот, решительно взяли и отрубили. Надо же в конце концов и поработать. После Дарницы мы расстались с прошлым и перешли к планам на будущее.

Решено было жить по строгому регламенту. В семь подъем, легкая зарядка на берегу реки, завтрак — молоко с куском хлеба, и — за работу. Мой друг — на лодочку и на этюды, я же где-нибудь в саду, под деревом, привожу в порядок и заканчиваю свои записки о поездке во Францию, до которых за последние два месяца никак не дотягивались руки. После обеда небольшая прогулка пешком или на лодке, вечером еще часика два-три работы, потом легкий ужин и в десять отбой. Распорядок железный. Никаких отклонений. Дисциплина в работе — самое важное. За десять дней можно сделать бог знает сколько. Главное — втянуться, войти в ритм.