Читаем Василиада полностью

Василиада

Март вспомнил, сколько труда и терпеливости стоило великому немецкому народу проведение в жизнь плана «Ост». Замена эстоноязычных наименований улиц и городов на немецкие прошла относительно безболезненно еще до подписания договора с СССР об окончании войны. Но впоследствии, весной 1946 года, когда был принят Закон о языке и тысячи остзейцев отправлены в концлагеря за то, что давали информацию о товарах и услугах на иностранном для Германии, эстонском языке, начались первые стихийные проявления недовольства среди наиболее отсталых слоев местного населения. Тем не менее, к осени на улицах сел и городов Эстонии уже не было эстонских надписей. Затем для всех остзейцев установили новые критерии профпригодности – категории на знание немецкого языка. Затем ввели во всех учебных заведениях единый язык обучения – немецкий, постепенно полностью запретив преподавание на эстонском и других языках. Все делалось поэтапно. Каждый шаг – новый стимул к совершенствованию, новый зов к интеграции малых остзейских народов с великим немецким.

Если бы не враждебная политика СССР! Если бы не эти бесконечные пропагандистские листовки и плакаты, расклеиваемые на заборах, подбрасываемые в почтовые ящики…

В сети советской пропаганды попадались даже некоторые из тех остзейцев, которые недавно с оружием в руках бок о бок с немцами боролись с евреями и славянами на фронтах Великой войны. Судьба их незавидна: становясь на путь предательства, они либо бежали через границу в СССР и там попадали в руки КГБ, либо здесь, в Остзееланде, рано или поздно оказывались в подвалах гестапо.

Но это остзейцы – литовцы, эстонцы, латыши – представители наций близких к арийцам, но не арийцы. А как могла чистокровная немка Эльза податься на вражескую пропаганду? Неужели она думала, что муж обрадуется звучанию почти вытесненной с территории Остзееланда эстонской речи? Но если так, значит, она не верит в искренность желаний эстонцев онемечиться? Не верит в превосходство своей нации, нации победителей, над всеми другими? Значит, по ее мнению, немцы и поверившие им остзейцы зря очищали Землю от миллионов евреев и славян, зря остановили наступление большевиков под Нарвой? Но думать так – это кощунство!

Ах, как больно колет сердце!

Внезапно Март почувствовал, что кто-то крепко ухватил его за локоть. Он поднял глаза и увидел перед собой широкоплечего гестаповца с красной повязкой на рукаве.

– Я Вас еще раз прошу – предъявите аусвайс!

Очнувшись от наплыва мыслей, чувств, воспоминаний, Март поспешно достал из внутреннего кармана пиджака свой серый паспорт гражданина второго сорта и протянул гестаповцу.

Тот принял документ, внимательно перелистал, вчитываясь в описание цвета волос, роста, анатомических особенностей. Сличил описание с вклеенной рядом фотографией и стоящим перед ним по стойке смирно оригиналом.

Документ был в полном порядке и действительно принадлежал предъявителю.

– Вы уже десять минут стоите неподвижно в десяти метрах от входа в Гестапо. Есть, что сообщить?

– Так точно! – по-военному четко ответил Март.

Он хотел выглядеть настоящим арийцем, не знающим жалости ни к себе, ни к близким, если дело касалось соблюдения законов рейха. Он собирался тут же доложить гестаповцу, что в Дерпте существует тайная школа по изучению эстонского языка, что его жена, Эльза, преступница…

Но не удерживаемое более левой рукой сердце внезапно вырвалось из груди. Все звуки площади, слившись в монотонный гул, отступили в сторону, и над Адольф Гитлер платц зазвучали тихие детские голоса Карла и Гретхен:

– Astus neiu mooda metsa,otsis vaarikaid,otsis vaarikaid.[33]

Снова, как полчаса тому назад дома, к Марту наклонилась Эльза, та Эльза, его жена, чье арийское происхождение было предметом тайной гордости мужа, и в нарушение всех моральных принципов на запретном эстонском языке прошептала:

– Mu kallis, kui kaua ma ootasin sind…[34]

– Не-е-ет! – закричал Март и, хватая ртом плотный сырой воздух, медленно всем телом осел на асфальт.

В тот же миг голоса замолкли, серое эстонское небо над его головой покачнулось в сторону. Фигура гестаповца сначала распухла до неимоверных размеров, потом исчезла вовсе, и Март увидел спускающуюся к нему на облаке мать. Ее губы шевелились, произнося какие-то слова. Март прислушался и услышал, что она поет все ту же, казалось, навсегда оставленную в детстве песню:

– Leidis metsast noore mehe —nii nad kokku said,nii nad kokku said,nii nad kokku said[35]…

Неожиданно для себя Март заплакал, протянул руки навстречу матери, коснулся ее пальцев и, ступая босыми ногами по воздуху, стал подниматься следом за ней над площадью, над городом, над красными со свастикой стягами к белеющему где-то там высоко, среди серых туч, маленькому просвету.