Василий Аксенов. Сентиментальное путешествие

Книга «In Search of Melancholy Baby, a Russian in America» вышла в свет в 1986 году в Random House на английском языке, в твердом переплете и хорошем переводе Майкла Генри Хайма и Антонины Буа, и заняла место в витринах с ценой 15 долларов 95 центов за штуку.

В 1987-м ее издало Vintage Books в обложке бумажной. Всего продали 30 000 экземпляров.

Эта книга стала дверью. Через нее Аксенов вышел на американский рынок, а значит – в литературу. Она станет и одной из книг, с которых начнется его возвращение домой. Она получит имя «В поисках грустного бэби». Есть она и среди тех, что подписывал мне Аксенов: «Дмитрию, в день оптимистической беседы 28 ноября 03. В. Аксенов». На обложке саксофонист.

* * *

Поиск грустного бэби – это, похоже, главное дело Аксенова. Во всяком случае – в Америке. Но кто он – грустный бэби? Зачем он писателю?

Понятно, что в заголовке автор цитирует одну из своих любимых джазовых композиций – Melancholy Baby. Но друг Аксенова писатель Александр Кабаков считает, что, за пределами этой простой и милой песенки, «грустный бэби» – это музыкальный символ повседневной, простой Америки. Согласен. Но, возможно, это – не всё? И мастер иносказаний Аксенов скрывает здесь образ той Америки, который начал прорастать в его душе в ранней юности – в военную пору американской тушенки и джинсов, чтения американских стихов, первого знакомства с джазом… Это связь с теми Штатами, которые он вообразил, даже выдумал; и, сразу, – с детством, юностью.

– Когда я начал писать эту книгу, – скажет он в интервью, – то мне пришлось искать по меньшей мере какую-то крупицу взаимной ностальгии. И я нашел ее в своей памяти – эту давнюю песенку «Come to Me My Melancholy Baby» – «Приходи ко мне, мой грустный бэби…». Когда-то я ее услышал в американском фильме «Ревущие 20– е». И прекрасно помню, как все мы – дети послевоенного СССР – радовались этим знакам, которыми общалась с нами Америка.

Грустный бэби Аксенова – это, похоже, та Америка, какую он видит внутренним оком.

То есть поиск грустного бэби – процесс сродни путешествию беспечных easy-rider Джека Керуака и Дина Мориарти[212]. Или героев все той же песенки «America». Или воннегутовского Килгора Тратуа (тоже, кстати, писателя[213]). Или Вуди Гатри, чей поезд мчится к славе[214]. Которые летели по Штатам, возможно, оставаясь лишь тенями героев «Затоваренной бочкотары», но при этом в поисках их прекрасной души и великой мечты…

5

Похоже, задуманный как рефлексия иностранца на тему США, «Грустный бэби», по мере работы над ним, превратился в переосмысление отношений СССР и США и личного места писателя Аксенова в борьбе систем. В авторский взгляд на США сквозь призму СССР и наоборот. В вечное осмысление, сравнение, разъяснение.

Это позволило ему выступить с парадоксальными суждениями. В том числе и о политике.

Так, если американцы по большей части увидели в Уотергейтском деле[215] пример торжества либерализма и той меры свободы, когда президент, нарушивший нормы этики, не защищен от критики, то Аксенов счел изгнание хозяина Белого дома газетой Washington Post опасным, решив, что «кризис института американского президентства привел к установлению тоталитаризма в нескольких странах… к падению авторитета демократии». Он пишет: «Не без содрогания выходец с Востока думает о том, что может произойти… если что-то вроде этой истории повторится. Развал Соединенных Штатов, тот самый "последний и решительный бой"»…

Это – предупреждение штатникам, убаюканным свободой и мифом об их непобедимости.

Но как объективный исследователь Аксенов понял: Уотергейт всё же благотворен для общества. Ибо без кризисов нет развития, а здоровые общества выходят из них окрепшими.

Работая над «Бэби», он изрядно отточил видение Америки – и ее повседневности, и места в истории. Прояснил и видение СССР – его значения для мира и идущих там процессов.

Несмотря на высокий темп работы, Аксенов, бывало, писал книги по нескольку лет. При этом все они привязаны не только к месту действия, но и ко времени, и, нередко, к конкретным ситуациям и событиям. Случалось (как с «Грустным бэби»), за время работы над книгой и ее подготовки к изданию ситуация менялась, – уж такая была пора – и эту переменчивость важно учитывать, рассуждая об американском периоде его творчества. Да и о дальнейшем. Ведь писать «Бэби» он начал при Андропове, продолжал – при Черненко, а заканчивал при Горбачеве.

«Новый сладостный стиль» задумал в 80-х, писать начал в 94-м, издал в 96-м. При этом видение сюжета менялось так же, как последовательность мест, где он работал над книгой. Нет смысла приводить их перечисление, занимающее пять строк курсивом. Лишь ключевые точки: Вашингтон, Москва, Стокгольм, пароход «Иван Кулибин», Самара, Тель-Авив.