Василий Алексеев

Чтобы легче было наблюдать за солдатами, заводской воинский начальник Фортунато согнал солдат почти со всех цехов в новоснарядную и шрапнельную мастерские. Но это оказалось на руку большевикам: агитацию вести стало легче. Было решено собрать в шрапнельной мастерской митинг. В группу солдат и рабочих, ответственных за его проведение, вместе со Степаном Афанасьевым и Иваном Гейслером был включен и Алексеев.

Солдаты встретили делегацию угрюмым молчанием. Офицеры, сгрудившись, смотрели с откровенной враждебностью. Степан Афанасьев взял слово. Но едва он начал призывать солдат объединиться с рабочими для свержения самодержавия, к нему подскочил один из офицеров, капитан, и закричал, обращаясь к солдатам;

— Как смеете вы, сукины дети, слушать этого подлеца? Он склоняет вас к измене! Знаете ли вы, что ждет вас? Расстрел!.. Скоро кончится для вас свобода, на виселицах кончится!.. Для ваших «братьев рабочих» тоже!..

Капитан прокричал эти слова высоким командным тоном, и хотя с трибуны его согнали, сказанное произвело впечатление. Степану Афанасьеву дальше говорить не дали. На площадку вышел высокий белесый солдат.

— И хоть их благородие тут собачился на нашего брата и не достоин за то солдатского уважения, а говорил он правду, господа рабочие. За бунт нас всех к стенке поставят. Это точно. А хотя бы и выиграли вдруг — нам-то какой прок? Солдатам, я говорю, какая польза? Нету ее. Нельзя нам выступать против царя-батюшки, никак нельзя, а остается терпеть все как есть да богу молиться.

Белесого слушали сочувственно.

Говорили еще солдаты-большевики, правильно говорили. Их тоже выслушали со вниманием, но призыва вооружаться и переходить на сторону рабочих не поддержали.

Попросил слова Алексеев. Загудели:

— Хватит! Кончай разговоры говорить, все ясно!

— Я не буду говорить, я вопрос задам, только один вопрос!.. — перекрывая гул толпы, начавшей уже расходиться, прокричал Алексеев.

— Ну, давай, спрашивай!.. Какой вопрос?

— Не хотите переходить на нашу сторону — ладно. Ваше дело. Не хотите понять, что вы такие же, как и мы, рабочие, только в шинелях, которые скоро снимете — ладно. Но можем ли мы передать нашим матерям и отцам, братьям и сестрам, что не выступите против нас? Не станете стрелять и колоть?

— Это обещаем! Передавайте!.. — раздалось с разных сторон.

— Э, нет. Так не пойдет, — крикнул Алексеев. — Десять человек скажут «обещаем», а остальная тысяча? Голосовать надо. Согласны?

— Голосуй!.. — закричали.

— Те, кто обещает не выступать против своих, против рабочих с оружием — прошу поднять руку! — прокричал Алексеев.

Взметнулись вверх ладони. И по тому, как быстро это произошло, Алексеев понял, что слово твердое, не выступят солдаты и в самом деле.

— Кто против? — спросил для порядка.

Отметил: офицеры и кое-кто из солдат не подняли руки ни в первом, ни во втором случае.

Солдаты вдруг повеселели, обступили рабочих, с извиняющимися лицами стали выпытывать про дела у бастующих. Видно, мучила совесть за нерешительность, а тут какое-никакое решение нашлось. «Чудаки, — думал Алексеев. — Да ведь это победа для нас. И для них тоже. Нейтральная позиция — это уже шаг в революцию. Не все сразу. Не объединились сегодня, добьемся этого завтра».

В тот день Русское бюро ЦК партии большевиков приняло решение еще более энергично развивать забастовочное движение и далее: с целью перевести его во всеобщую политическую стачку; продолжить и активизировать работу среди солдат; информировать о ходе событий «близлежащие к столице города» и московскую организацию большевиков.

…А в царской семье еще царило спокойствие, жизнь текла своим обычным, десятилетиями устоявшимся порядком: завтракали, обедали, ужинали, играли в карты, читали книги. Случались мелкие неприятности и несчастья: царевич и обе царевны враз заболели кровью. Анна Федоровна телеграфировала об этом из Царского Села в Могилев мужу. В тот день это была главная ее забота и тревога.

25 февраля, суббота. В этот день государь всея Руси жил в Ставке по обычному распорядку: с 9.30 до 12.30 — работа с начальником штаба генералом Алексеевым, завтрак; в 2 часа дня — прогулка на автомобиле; в 5 часов — чаепитие; в 7.30 — обед. Из Петрограда донимают тревожными телеграммами, предупреждают о надвигающейся катастрофе.

Царь не верит в нее. Царь спокоен. Царь верит в силу своей власти, в войска, в полицию…

А полицейские в тот день уже не рисковали показываться в форме. Переодевшись в солдатские шинели, они бежали с рабочих окраин в центр города, на Невский, к Зимнему дворцу, пытаясь хоть здесь создать заслон ревущему человеческому морю: забастовка охватила весь Петроград, в ней участвовало уже свыше 300 тысяч человек — более половины всех рабочих города.

Перекрыты подходы к центру — проспекты, улицы, мосты… И все ж людской поток неудержим. Раздаются первые выстрелы по демонстрантам, первые стоны, падают первые убитые и раненые.

Напряжение достигает предела. Бастующим становится ясно: без оружия не победить, без оружия революция в самом зародыше будет потоплена в крови.