Василий Алексеев

22 февраля пришедшие на работу путиловцы уперлись в закрытые ворота: правление завода объявило локаут — все тридцать тысяч бастующих рабочих уволены. Тут же по предложению большевиков был создан стачечный комитет. После совета с представителями райкома большевистской партии было решено: немедля остановить работу всех заводов Нарвской заставы, разойтись по городу, призывая рабочих Петрограда поддержать стачку.

Алексееву была поручена башенная мастерская, где работали несколько его товарищей. Когда он пришел в цех, там уже шел митинг. Затерявшись в толпе, Алексеев стал слушать быстро сменявших друг друга ораторов. О равенстве, о братстве, о свободе говорили пространно, витиевато. Ругали большевиков. Народ гудел растерянно и настороженно.

— Чего он руками размахивает? А? Чего он размахивает, а ничего не понять? А? — нервничал рядом стоявший пожилой рабочий и толкал Алексеева в бок. Тот улыбнулся:

— Что ты меня колотишь, Сергеич?

Рабочий глянул на Алексеева, закричал громко:

— Алексеев! Выпустили?.. Чего он руками машет, а? Ты скажи, ты иди и скажи речь, и чтоб ясно и понятно!

— Погоди, Сергеич. Тише! Давай послушаем, пусть порох поизрасходуют. Тут, Сергеич, своя тактика нужна… — успокоил его Алексеев и, пробившись сквозь толпу, встал прямо перед оратором, у самого борта грузовика, который был вместо трибуны. Его узнавали, кивалп, здороваясь.

— Господа! Товарищи! — кричал оратор. Алексеев узнал работника заводской конторы Скобелкина. — Не слушайте большевиков! Они предали Красное знамя революции и призывают к миру с немцами!.. Вот сейчас я шел и видел, как у пушечной мастерской большевики в клочья разорвали Красное революционное знамя. Эти проклятые ленинцы вместе со своим заграничным вождем продают Россию… Государь издал манифест…

В этот момент Алексеев так громко, по-поросячьи взвизгнул, что все на мгновение стихли от неожиданности.

Алексеев вспрыгнул в кузов грузовика. Перед ним стояла густая черная толпа. Он видел глаза, устремленные на него, много знакомых. А дальше лиц было нельзя различить, они только белели в сумраке, сгущавшемся к концу цеха, и летучий пар от дыхания всплывал, колыхался над ними.

— Товарищи, друзья! — бросил он первые слова, и они звонко полетели над пролетами цеха. — Я говорю от имени Российской социал-демократической партии большевиков, от имени «проклятых ленинцев», как нас назвал тут предыдущий оратор. Неправду он говорил!.. Чтобы большевики втоптали в грязь Красное знамя? Кощунство! Заводской комитет поручил хранение Красного революционного знамени мне. И будьте уверены, оно в надежном месте!..

— Где знамя, скажи! — зычно раздалось из толпы.

— Врет он, врет все! — кричал Скобелкин.

— Говори! Где? — неслось из задних рядов.

Алексеев рванул на себе пальтецо так, что два последние пуговицы, на которое оно застегивалось, пулями отлетели в первые ряды, задрал рубаху.

— Вот оно, наше знамя!

Толпа притихла, глядя на красную материю, которой плотно был окутан Алексеев.

— Вот оно, наше знамя. Надежное место, а?

— Надежное! — гудели голоса.

— А вот мой револьвер системы «Наган». — Алексеев вырвал из кармана револьвер. — Пусть сунется кто — положу любого. Есть желающие? Нет? Первый пункт обвинений в адрес большевиков, который тут демагог Скобелкин выдвинул, с повестки дня снят.

— Братцы, так за такие ж враки Скобелкину надо морду бить! — крикнул кто-то сзади Алексеева.

Скобелкина сдернули с грузовика, вокруг него угрожающе задвигались.

— Отставить! — крикнул Алексеев. — Не надо морду бить, мы его по-другому отдубасим. Пункт два из речи гражданина Скобелкина — война с немцами до победного конца… Сколько тебе лет, Скобелкин? Ну?

— Тридцать два, — пробормотал растерянно Скобелкин. — А что?

— Тридцать два ему, румяной морде, — сообщил всем Алексеев. — А почему ты не на фронте? Отвечай!

— Броня у меня, непризывной я…

— Что ж ты, сам непризывной, других на фронт призываешь? А ну, давай завтра на призыв, давай в окопы, к нашим страдальцам, которые кровь понапрасну проливают. Как, товарищи, правильно, а?

Раздался хохот. Скобелкин стал продираться к выходу.

— Верно, Алексеев! Так его!.. — выкрикивали из толпы.

— А что? Пусть гражданин Скобелкин и ему подобные «чудо-тыловики» под пулями да снарядами проверят, хорош ль лозунг «Война до победного конца!»… Надо понимать, кто наш главный враг — такие же, как мы, немецкие рабочие, на которых напялили шинели, или кто другой, поближе — Путиловы, Гучковы, Нобели, Рубинштейны и помогающие им Скобелкины…

Гул явного одобрения прокатился по цеху.

— Теперь про манифест… Про какой такой? Нет никакого манифеста. А если б и был, разве не знаем мы цену царским законам? Было уже все: указы, манифесты. Помните?..

Царь испугался, издал манифест:
Мертвым — свобода, живых — под арест.