Василий Блаженный

— Ну вот и ответ. Кабель, я ж говорил. А что пришлось для него заново дырку пробивать, так ты наших электриков знаешь.

Матвей поежился.

— Ярослав, я тебе скажу, как мужик мужику, — мне просто страшно теперь в Москве жить, как посмотрю, что у нас там иногда на строительстве делается.

— Ну, это ты перегибаешь палку, — хлопнул Грачев напарника по плечу. — Не эта станция первая, не эта последняя. Главное, чтобы реактор правильно работал и система охлаждения функционировала. А что проводка не в том месте из стенки торчит — это фигня. Что, не так, скажешь?

— Да все так, Игнатьич, — усмехнулся Матвей. — Грамотный ты, умеешь людей успокаивать.

— Я, друг мой, в таких местах работал и такие вещи делал, что тебе про это лучше вообще не знать и не расспрашивать. И если ты что недопонимаешь, то подойди и спроси, — покровительственно улыбнулся Грачев.

Его репутация в бригаде позволяла так обращаться с собеседниками. Никто из его напарников ни на секунду не сомневался в том, что Ярослав прошел огонь, воду и медные трубы. Вот, правда, все эти испытания никаким боком не касались тюремного быта — мало того что на теле у Грачева не было ни единой татуировки, так в придачу он сам вполне четко обозначил, что непричастен к блатному миру. В бригаде, правда, работал мужик по имени Сева. Он-то как раз хлебнул арестантской доли полной чашей. И, приглядевшись к Грачеву, спросил, не доводилось ли тому чалиться в местах той или иной степени отдаленности. Ярослав ответил, что не доводилось, да и нет ни малейшего желания. На что бывший арестант грустно усмехнулся и сказал традиционное: «От сумы да от тюрьмы не зарекайся!»

Вообще Ярослав на удивление мало рассказывал о своем прошлом. По большому счету, от него не слышали ничего, кроме намеков и недомолвок, из которых каждый волен был делать собственные выводы. Самое интересное, Грачев как будто бы вообще не обращал внимания на возможность каких-то пересудов и неверных толкований его слов. Хотя, как уже говорилось, бригада его уважала и неприятных измышлений в адрес Ярослава не допускала.

Вообще, давно замечено: чем больше пользы приносит человек, тем легче окружающие относятся к его личным заморочкам. А тот же Грачев, когда склад как-то внезапно недопоставил шпатлевку и из-за этого горел план выполнения работ, приказал никому не беспокоиться и через свои каналы добыл столько этой самой шпатлевки, что ее было некуда девать. Ну как такого работника не ценить?

Правда, если бы и непосредственные подчиненные Ярослава и его начальство немного внимательнее присмотрелись к этой персоне, то, наверное, у них бы возникло немало вопросов.

Например, почему Ярослав тщательно отсортировал от прочих емкостей тридцать десятилитровых пластиковых ведер со шпатлевкой. И почему он так же тщательно припрятал их в разных местах стройки. И зачем он то и дело лазил в распределительные коробки электрической сети. И еще много непонятного было бы найдено в поведении этого человека.

Но вместе с этими интересными моментами обнаружилось бы еще и то, что Грачев находится как будто бы в некоей незримой сфере отталкивания взглядов и интересов. Он появился на строительстве из ниоткуда, его вроде бы все знали и при этом не знал никто. Он имел доступ туда, куда простой строитель обычно доступа не имеет. В общем, Ярослав Грачев был весьма темной личностью. Хотя, как и бывает с теми, кто по-настоящему соответствует этому званию, окружающие никогда бы его таким не сочли…

* * *

Президент Волков принял подполковника Суховея у себя в кабинете. Эдуард вошел, поздоровался с Алексеем Дмитриевичем за руку и сел в предложенное кресло.

— Как дела у Неверова? — спросил президент. — Я так понимаю, он что-то раскопал, раз уж вы так срочно напросились на разговор.

— Раскопал, — кивнул Суховей. — Теперь у нас есть конкретное имя того, кто завязан на террористов. Это Артур Силантьев — секретарь Государственной думы.

— Но это ведь только одно звено, — нахмурился Волков. — Простой секретарь, как ни крути, большой выгоды от террора не получит. Он не может быть организатором.

— Я в этом совершенно уверен, — подтвердил Суховей. — И кажется, нам надо принять экстраординарные меры в его отношении.

— С каких это пор вы стали спрашивать у меня очевидные вещи? — удивился Алексей Дмитриевич. — Если этого подонка надо взять в оборот, берите и забудьте о том, что у вас могут быть какие-то проблемы. Шкура одной твари ничего не стоит, если из-за нее могут пострадать десятки ни в чем не повинных людей.

— Хорошо, Алексей Дмитриевич, мы им займемся немедленно. Но нужно сделать так, чтобы исчезновение Артура не бросилось в глаза тем, кому не следует. Иначе, боюсь, мы концов в этой истории не найдем. А я, как представитель Службы безопасности, говорю, что хотел бы как следует подрезать крылья чрезмерно активным противникам.

Президент усмехнулся.

— У меня тут сейчас через одного — противник. Сплошная пятая колонна, черт бы их всех подрал.