Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Чуковский – весьма осведомленный литератор. У него репутация либерала. И все же о Кожевникове он пишет с явным сочувствием. Значит, ему неизвестна дурная репутация главреда «Знамени». Ее не было тогда.

Но как бы сам Кожевников ни относился к интриге, сколько б ни пытался смягчить итоговые формулировки, он все равно выполнил распоряжение ЦК партии. А «без двух минут инфаркт» – побочный эффект.

Мемуарная прагматика

О событиях, происходивших после редакционного заседания, литературоведы обычно сообщают без подробностей. Далее – арест романа.

В действительности арест – финальная акция. А пока интрига продолжалась. 5 января 1961 года Катинов отправил Гроссману письмо:

«Уважаемый Василий Семенович!

Как Вам известно, редколлегия журнала “Знамя” 19/XII 60 г. обсудила предоставленный Вами роман “Жизнь и судьба” (Вы обещали прийти на это заседание, но не пришли). Всесторонне обсудив роман, редколлегия пришла к единодушному выводу, что роман для печати не пригоден по идейно-политическим соображениям. Об этом решении Вас в тот же день известил по телефону В.М. Кожевников. Он изложил Вам и мотивы, побудившие редколлегию отклонить Ваш роман. Кроме того, 28 декабря 1960 г. В.М. Кожевников, встретившись с Вами в присутствии редактора отдела прозы Б.Е. Галантера, сообщил Вам все суждения членов редколлегии по Вашему роману. Он еще раз повторил Вам, что редколлегия решила отклонить роман “Жизнь и судьба”.

В связи с таким решением редколлегии нашего журнала договор на роман “Жизнь и судьба” расторгается. Полученный Вами аванс в размере 16587 руб. возврату не подлежит.

Секретарь редакции журнала “Знамя” (В. Катинов)»[120].

С января 1961 года была в СССР проведена финансовая реформа. Прежние купюры и монеты обменивались на новые. Суть реформирования сводилась к деноминации: по замыслу все цены и, соответственно, выплаты уменьшались в десять раз. Гроссмановский аванс тоже. Его прежнее значение – сто шестьдесят пять тысяч восемьсот семьдесят рублей. Как тогда говорили, «старыми деньгами».

Немалая сумма. И редакция письменно извещала автора отвергнутого романа, что деньги возврату не подлежат.

Копия письма, разумеется, хранилась в редакции. Да и не только там.

Само по себе оно удостоверяло, что договор расторгнут в силу объективной и неустранимой причины. Однако и этот документ был не только редакционным. Тоже подготовлен для уголовного дела. Впрок.

Документом, во-первых, удостоверялось, что Гроссман 28 декабря 1960 года вновь при свидетеле предупрежден: роман «Жизнь и судьба» – антисоветский. Это и документировано. Во-вторых, получил неделю спустя еще одно предупреждение, уже письменное.

Отметим, что в марте 1953 года, когда роман «За правое дело» был объявлен клеветническим, директор издательства «Военная литература» тоже расторг договор. И потребовал вернуть аванс. Немалая сумма, а списать ее в убыток не позволяли вышестоящие инстанции. За государственные средства, израсходованные бесцельно, отвечать полагалось всей редколлегии.

Стоит подчеркнуть еще раз: Гроссман тогда имел право оставить себе авансовую сумму. Он не отказывался вносить изменения в рукопись, как требовал договор. Издательство не выдвигало подобных требований, а просто отвергло рукопись. Потому суд и не удовлетворил иск директора, ссылавшегося лишь на мнения критиков.

В декабре 1960 года ситуация была сходная. Роман тоже признан антисоветским, и Гроссман ранее получил весьма значительный аванс. Однако и отличие было принципиальным: расторгнув договор, редакция даже не пыталась вернуть авансовую сумму.

Для Гроссмана – опять индикатор. Сигнал тревоги. Значит, редакция получила разрешение списать аванс в убыток. Причем еще до публичного обсуждения. А уже после о том известили автора. Отсюда следовало, что представители некоей вышестоящей инстанции учли воениздатовский опыт и стремятся избежать огласки, неизбежной при споре в суде.

Ранее Кожевников советовал Гроссману озаботиться тем, «чтобы роман не попал во вражеские руки». Катиновское письмо свидетельствовало: подобного рода меры признаны уместными не только редколлегией «Знамени» и руководством ССП.

Ответ Катинову был кратким. Гроссман подчеркнул, что не считает искренним представителя редакции, письму его не верит, а спорить не намерен[121].

Спор не имел смысла. Решения принимались не в редакции. Исход был ясен, к нему Гроссман подготовился.

Выше уже отмечалось, что напечатанная американским издательством в 1986 году книга Липкина – «Сталинград Василия Гроссмана» – не содержала сведений, поясняющих, как удалось сохранить одну из рукописей романа, арестованного КГБ. В течение трех лет это оставалось тайной.

Наконец, французская эмигрантская газета опубликовала статью мемуариста, по сути – послесловие к ранее опубликованным воспоминаниям. Там была несколько иная версия: «Гроссман предложил “Жизнь и судьбу” журналу “Знамя” летом 1960 года. Наступила осень, а от редакции ни ответа, ни привета».

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное