Читаем Василий Гроссман. Литературная биография в историко-политическом контексте полностью

Дневники опубликованы с купюрами, однако в данном случае довольно и напечатанного. Так, 6 октября 1960 года Твардовский отметил: «Самое сильное литературное впечатление за, может быть, многие годы – на днях прочитанный роман (три папки, общий объем страниц 1000 с лишком) В. Гроссмана, с его прежним глупым названием “Жизнь и судьба”, с его прежней претенциозной манерой эпопеи, мазней научно-философских отступлений, надменностью и беспомощностью описаний в части “топора и лопаты”. При всем этом – вещь так значительна, что выходит далеко и решительно за рамки литературы, и эта ее “нелитературность”, может быть, самое главное ее литературное достоинство».

Уместно предположить, что 6 октября Твардовский уже прочел рукопись, а Кожевникову еще предстояло ее получить – через два дня. Коль так, не ошиблась Бианки.

Гипотеза подтвеждается сразу же. Потому что далее Твардовский пишет о «прежней претенциозной манере эпопеи».

Однако и повторное указание на то, что Твардовский ознакомился с романом не впервые, осталось словно бы незамеченным. Литературоведы избегали дискуссии с Липкиным, чьи мемуары уже вышли в СССР.

Допустимо также, что рассуждения Твардовского литературоведы соотнесли с другим романом Гроссмана – «За правое дело». Как раз его и печатал «Новый мие» в 1952 году.

Но этот роман здесь ни при чем. Его «прежнее» заглавие – не «Жизнь и судьба», а «Сталинград». Оно сразу было автором предложено. Другое же – «За правое дело» – дано при редактировании в «Новом мире».

Стало быть, Твардовский имел в виду роман «Жизнь и судьба». И подчеркнул еще раз, что с ним знакомился не впервые – «На этот раз мне повезло: я имел возможность читать рукопись не как редактор, которому с первых страниц нужно решать – идет – не идет, что делать и т. п., а просто как некто Твардовский, о чем меня и просил автор, хотя, конечно, ни он, ни я не могли полностью отмыслить моей редакторской сущности».

Если сказано про «этот раз», понятно, что был и «прошлый». Иначе нельзя интерпретировать.

Ясно также, что в прошлый раз Твардовский читал роман «как редактор» – главный. По-другому и не мог бы: рукопись передал классик советской литературы с целью публикации в «Новом мире».

Подтверждение можно найти в следующей далее фразе. Твардовский акцентировал: «Все же я был куда свободнее, чем в прошлый раз, и мог позволить себе роскошь читать из одного интереса, и этого интереса у меня более, чем достаточно».

Следовательно, «в прошлый раз» Твардовский, прочитав, отверг роман «Жизнь и судьба». Решил, что «не идет».

Вот об этом Закс рассказывать и не пожелал. А Бианки проговорилась, не предполагая, что таким образом может повредить репутации Твардовского.

Правомерен в таком случае вопрос, когда же впервые Твардовский читал рукопись под заглавием «Жизнь и судьба». Точно дату установить нельзя. Но хронологоические рамки определить можно.

Гроссман 24 октября 1959 года сообщил Липкину, что заканчивает вторую книгу дилогии. Работа еще не была завершена, но близка к завершению. Примерно тут – первая хронологическая граница. Вскоре Гроссман передал Твардовскому рукопись нового романа. Новомирский главред ознакомился и – не принял к публикации.

С журналом «Знамя» Гроссман заключил договор 23 мая 1960 года. Уже после того, как получил отказ Твардовского.

Примерно тут – вторая хронологическая граница. Значит, от 24 октября 1959 года до 23 мая следующего Твардовский мог получить, а затем читать первую редакцию нового романа.

Отметим еще одно свидетельство. 28 февраля 2013 года в Государственном литературном музее Российской Федерации состоялся вечер памяти Гроссмана, где выступала его дочь. Она, в частности, сообщила: отец рассказывал, что Твардовский прочитал рукопись нового романа, вернул ее и посоветовал более не показывать главредам, ведь если кто случайно опубликует, скандал неизбежен. Гроссман, по словам дочери, вернулся домой раздосадованным.

Кстати, о возвращенной рукописи Короткова-Гроссман рассказывала не раз на различных конференциях. Но свидетельство игнорировалось.

Это объяснимо. Логика диктует: вернул бы Твардовский рукопись, не было бы ее бы в новомирском сейфе, а если там нашли, значит, не возвращал. Правда, Короткова-Гроссман не раз подчеркивала: о противоречии знает, но помнит и сказанное отцом.

Благодаря книге Бианки и дневнику Твардовского становится понятно, что никакого противоречия нет. Его и не было.

Ознакомившись с романом первый раз – до 23 мая 1960 года – Твардовский вернул рукопись. О чем Гроссман и рассказывал дочери.

Ну а потом новомирский главред получил роман в новой редакции. Судя по дневнику, к 6 октября 1960 года прочел. Об этом и Бианки рассказала. Только «на этот раз» Твардовский не вернул рукопись.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Лжеправители
Лжеправители

Власть притягивает людей как магнит, манит их невероятными возможностями и, как это ни печально, зачастую заставляет забывать об ответственности, которая из власти же и проистекает. Вероятно, именно поэтому, когда представляется даже малейшая возможность заполучить власть, многие идут на это, используя любые средства и даже проливая кровь – чаще чужую, но иногда и свою собственную. Так появляются лжеправители и самозванцы, претендующие на власть без каких бы то ни было оснований. При этом некоторые из них – например, Хоремхеб или Исэ Синкуро, – придя к власти далеко не праведным путем, становятся не самыми худшими из правителей, и память о них еще долго хранят благодарные подданные.Но большинство самозванцев, претендуя на власть, заботятся только о собственной выгоде, мечтая о богатстве и почестях или, на худой конец, рассчитывая хотя бы привлечь к себе внимание, как делали многочисленные лже-Людовики XVII или лже-Романовы. В любом случае, самозванство – это любопытный психологический феномен, поэтому даже в XXI веке оно вызывает пристальный интерес.

Анна Владимировна Корниенко

История / Политика / Образование и наука
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное