Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

Имелось в виду, что «этап» был именно последним. Значит, Сталин и вмешался, когда итоговый лауреатский список визировал. Больше некому.

Далее Бочаров рассматривал вероятные – по его мнению – причины вмешательства. И отметил: «За давностью времени нет источников, которые пролили бы свет на то, почему он это сделал. То ли не понравилось, что поэтизируется профессиональный революционер (а чуть ли не все революционеры с дооктябрьским стажем были к тому времени репрессированы), то ли потому, что “главным” революционером оказался еврей, то ли потому, что, по версии С. Липкина, Сталин признал роман меньшевистским, то ли просто потому, что роман все-таки не был закончен…»

Как раз «давность времени» тут ни при чем. Бочаров, работая в архивах, выявлял документы и более давние, чем относившиеся к 1941 году. Однако в главном он прав: нет источников, позволяющих определить причину сталинского вмешательства.

Не один Бочаров искал такие источники, причем в различных архивах. Тем не менее пока не обнаружены стенограммы, фиксировавшие обсуждение кандидатур будущих лауреатов в 1941 году. Аналогично – протоколы, отражавшие результаты «голосований». Нет и лауреатского списка, из которого генсек, если верить Липкину, «самолично вычеркнул» Гроссмана.

Версия сталинского вмешательства постольку считается достоверной, поскольку лишь Сталин мог на последнем этапе внести изменения в лауреатский список, однако не доказано, что Гроссман там вообще был.

В данном случае отсутствие документа – еще недостаточный аргумент. Много таких материалов уничтожено осенью 1941 года, когда германские войска подходили к Москве. По свидетельствам современников, центр столицы был в дыму, пепел и клочья бумаги лежали повсюду.

Допустим, уничтожены документы 1941 года. Но симптоматично, что в письмах отцу Гроссман ни разу не упомянул о перспективе награды.

Можно предположить, что не был уверен в результате. Но и это в данном случае не аргумент. Выдвижение – само по себе – несомненное свидетельство успеха: коллеги-писатели сочли, что автор романа «Степан Кольчугин» достоин высшей литературной награды. Отцу Гроссман рассказывал и об удачах не столь значительных, а тут вдруг скрытность проявил.

Но это – с одной стороны. А с другой, нельзя априорно утверждать, что и перспектива награды – выдумка Липкина. Его мемуары Таратута к осени 1987 года еще не прочла, но тоже рассказывала, как на гроссмановский триумф надеялась.

Следовательно, в наличии хотя бы одно свидетельство, подтверждающее, что перспектива награждения Гроссмана обсуждалась. Надежда у друзей и родственников была. Значит, нужно выяснить, почему и когда она возникла.

Контекст интриги

Начнем опять с хронологии. 20 декабря 1939 года Советом Народных Комиссаров СССР принято постановление об учреждении премий имени Сталина, «присуждаемых ежегодно деятелям науки и искусства…»[243].

Из постановления следовало, что «литература» не рассматривалась в рамках понятия «искусство». Но и писателям ждать пришлось недолго. Соответствующее постановление СНК СССР принято 1 февраля 1940 года и опубликовано «Правдой» на следующий день[244].

Маловероятно, чтобы обсуждение гроссмановских перспектив началось раньше 21 декабря 1939 года. И вряд ли позже 2 февраля 1940 года. Где-то здесь – одна из хронологических рамок. Другая определяется точно: 16 марта 1941 года «Правда» опубликовала список лауреатов, где нет Гроссмана.

Теперь – о причинах, в силу которых могло бы возникнуть предположение, что он попал хотя бы в исходный список. Вовсе не обязательно, что сведения поступали из Комитета по Сталинским премиям. Гипотезу подсказывал контекст периодики.

Как отмечалось выше, к осени 1937 года уже было заявлено, что гроссмановский роман – эпопея. И биография автора вполне соответствовала актуальным критериям.

Разумеется, появление нового претендента на статус автора «революционного эпоса» было выгодно руководству ССП. Это доказывало, что литературные функционеры создали условия для реализации проекта, курировавшегося ЦК партии. Да и генсеком лично.

Агитпроповским же функционерам новый претендент лишь мешал. Относительно прежних были договоренности, а еще одна кандидатура – новые проблемы.

Соперничество Агитпропа и руководства СП в очередной раз обострилось. И это сразу же было отражено периодикой.

Впервые «Степана Кольчугина» рецензировала «Литературная газета» 5 сентября 1937 года. Начал критик с биографии Гроссмана, рассуждая о последней публикации, на похвалы не скупился, однако и недостатки отметил. Прежде всего – подражательность, из-за которой автор романа выглядел «как ученик, который еще не создал своей манеры, не имеет еще своих, ему одному присущих мазков»[245].

Впрочем, заключал рецензент, достоинства повести важнее недостатков. Да и тех «совсем мало».