Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

Верность отечеству противопоставлялась измене – деятельности, приписанной каявшимся подсудимым. Такое противопоставление акцентировал в ходе судебных заседаний обвинитель – А. Я. Вышинский. Например, в речи, опубликованной 12 марта 1938 года «Известиями», он утверждал: «Именно они, эти преступления, объясняют действительный ход вещей, действительную логику событий и борьбы, поставивших лицом к лицу два мира, два блока – блок изменников, наймитов иностранного капитала, разоблаченный и раздавленный сейчас гневом и мощью великой Советской страны, блок предателей, покрытых вечным презрением, позором и проклятием миллионных масс трудящихся народа всего мира, – и блок советских патриотов, великих и непобедимых в любви к своей родине, выдержавших не одну историческую битву с врагами, готовых под руководством Коммунистической партии и великого Сталина дать сокрушительный отпор любому врагу в любых условиях, в любое время, откуда бы он ни появился, несмотря ни на какую измену, ни на какое предательство. Значение настоящего судебного процесса определяется, разумеется, и теми уроками, которые неизбежно, необходимо извлечь всем нам, патриотам Советской земли, из этого процесса»[270].

Отсюда следовало, во-первых, что советские патриоты непобедимы. Во-вторых, подразумевалось, что необходима бдительность: изменники затаились повсеместно.

Одним из пропагандистских результатов «московских процессов» стало утверждение в качестве синонимов определений «русский» и «советский», когда речь шла о «патриотизме». Это тождество акцентировалось постоянно. Например, опубликованной в четвертом номере журнала «Литературный современник» за 1938 год статьей «Банда убийц, шпионов изменников и диверсантов уничтожена»[271].

Имелся в виду расстрел осужденных. Если верить статье, на такой итог надеялось все население: «Великий советский народ и его братья по классу за рубежом встретили этот приговор с величайшей радостью. Ибо, уничтожив банду оголтелых убийц, фашистских агентов и изменников родины, мы разгромили самый остервенелый головной отряд фашистских агрессоров. Разгромив эту растленную банду, мы выиграли одно из больших сражений в борьбе с капитализмом. А выигранное сражение сильнее сплотило многомиллионный русский народ вокруг партии Ленина – Сталина. Удар народного правосудия по фашистским негодяям увеличил силы и мощь СССР, укрепил советский патриотизм, воодушевил патриотов родины на новые подвиги, повысил большевистскую бдительность».

Характерно, что сначала речь шла о «советском народе». Оказалось, что это – «русский народ». Различий нет, ведь подразумевается «народное правосудие» – волеизъявление народа в целом. Ну а расстрел осужденных «укрепил» все-таки «советский патриотизм».

Такая игра терминами стала уже привычной. Убеждение достигалось повторением. Разумеется, информационная монополия советского правительства тоже обеспечивала эффект пропаганды.

Что до писательских задач, то применительно к ним тон задала «Литературная газета». 10 сентября 1937 года там опубликована передовица «Создадим художественную историческую литературу»[272].

Планировался своего рода беллетристический курс истории России. Концепция – соединение российского прошлого и советского настоящего. Писателям надлежало «создать целую серию художественных произведений, которые, будучи полноценными творениями искусства, составили бы цепь “исторических чтений” для многомиллионного советского читателя, для подрастающей молодежи».

Казалось бы, ничего тут необычного. Советская литература была и оставалась инструментом пропаганды. Для того и финансировалась. Примечательно же, что в передовице русский народ назван «первым среди равных».

Еще десятью годами ранее такое показалось бы невозможным. В передовице словно бы демонстративно игнорировался базовый принцип марксистской идеологии – интернационализм.

Но в 1937 году возражать было некому. Утверждался новый идеологический принцип – имперский. Только империя подразумевалась уже советская. И писателям надлежало акцентировать преемственность традиций борьбы за российскую государственность – в советский и досоветский периоды. Соответственно, постулировалось, что граждане социалистического государства должны гордиться «героическими страницами нашего прошлого».

Таким образом, понятие «советский патриотизм» было существенно расширено, и концепция русской истории обрела наконец континуальность. В передовице акцентировалось, что, «обращаясь к нашему историческому прошлому, мы не ограничиваемся только историей революционной борьбы».