Василий Гроссман в зеркале литературных интриг

Но прежде чем такое сообщество учредить, надлежало подготовить теоретическую основу, создать административные механизмы. И на все это требовалось время.

Как известно, у Сталина был свой план. В мае 1932 года утвержден состав Организационного комитета ССП РСФСР. Горький – «почетный председатель»[183].

На иную должность он и не претендовал: с 1921 года постоянно жил за границей. Формальная причина – ленинское предложение лечиться у европейских специалистов. Реально же именно в 1921 году вновь обострился конфликт с Зиновьевым, чьи административные методы – массовые аресты петроградской интеллигенции – Горький называл преступными. Не скрывал и враждебности к Троцкому. Предотвратил скандал предсовнаркома, буквально вынудив писателя уехать – хотя бы на время. Неподчинение было невозможно, да и с отъездом решались многие горьковские проблемы. В частности, репутационные.

Отношения Горького и правительства были затем весьма сложными. Советским гражданином он по-прежнему был, на родине печатался, участвовал в литературных проектах, даже инициировал некоторые, финансовую помощь принимал, дистанцировался от эмиграции, однако возвращаться не спешил.

Ну а Сталин переписывался с Горьким, долго убеждал его хотя бы посетить СССР. У генсека были планы, связанные с возвращением всемирно знаменитого писателя.

Рапповцы же и по отношению к Горькому проявляли иногда обычную задиристость. Дерзили. Похоже, не без ведома генсека, предоставляя тому возможность одергивать чрезмерно наивных энтузиастов и таким образом демонстрировать, что горьковский авторитет незыблем.

Впервые Горький приехал в мае 1928 года. Троцкий и Зиновьев тогда вне политики, да и рапповцы дерзить перестали. Выступал на митингах, в честь его приезда организованных, встречался с читателями. Триумф. Волею генсека статус вернувшегося был утвержден безоговорочно: «классик советской литературы».

Но вскоре он вновь уехал за границу. Формальная причина – необходимость продолжить лечение.

Правда, весной 1932 года вопрос окончательного возвращения считался решенным. Вернулся же Горький лишь осенью.

Реально Оргкомитетом ССП руководили функционеры, в том числе и бывшие рапповцы. Но, что называется, под эгидой Горького. Авторитет всемирно знаменитого писателя был необходим, иначе вся затея выглядела бы еще менее убедительно.

Первый съезд единого ССП состоялся, как известно, в августе 1934 года. И в течение двух предшествующих лет влияние Горького увеличивалось. Ничего подобного не было ранее.

Благодаря горьковскому покровительству в литературе появлялись новые имена, возвращались прежние, создавались репутации, публиковалось то, что ранее считали запрещенным. Полемизировать с Горьким по литературным вопросам мог только Сталин. Впрочем, генсек спорил крайне редко.

От ликвидации всех литературных сообществ до начала I съезда ССП минуло примерно два года. Это уникальный период. Большинство литераторов-профессионалов еще не знало, какими станут новые механизмы управления литературой. «Оглобельная критика» считалась реалией прошлого, соответственно, несколько расширились границы допустимого в печати. Время было уже не рапповское, многие тогда ждали перемен к лучшему.

Часть IV. Второй дебют

Тактика дебютанта

Когда Гроссман летом 1923 года переехал в Москву, открывались новые частные и государственные издательские предприятия, количество периодических изданий стремительно росло. Ну а рапповская борьба с «попутчиками» была лишь в начальной стадии.

«Вузовец», похоже, не обращал внимания на критические баталии. Он решал свои задачи – в университете.

Пять лет спустя университетский выпускник успел избавиться от многих иллюзий. Судя по его письмам, уяснил, какое отношение к нему лично имеют показательные судебные процессы и антисемитские кампании в прессе. А его газетные публикации доказывают, что журналист-дебютант не только научился приспосабливаться к быстро меняющейся литературно-политической ситуации, но и на удивление ловко обходил цензурные препоны.

Летом 1929 года, когда Гроссман уезжал из Москвы «по разверстке», время было аккурат рапповское. Тогда он литературные планы отложил, тем более что и семейных забот хватало.

В Макеевке, понятно, было не до литературы, не с кем даже поговорить о ней – при гроссмановской замкнутости. Только в Сталине занялся наконец подготовкой второго дебюта. На этот разсобственно литературного.

Правда, в мае 1932 года ситуация вновь изменилась – в связи с окончательной реорганизацией печати, а затем и прекращением деятельности всех литературных сообществ. Качество «литературной продукции» уже не играло прежней роли. Но и статус Гроссмана изменился. Это московских редакторов не особо интересовал химик-старшекурсник, упорно стремившийся в журналистику и литературу. Да, одаренный дебютант, только немало таких по редакциям носило свои рукописи. А в Сталине он – авторитетный инженер-горняк, ученый, вузовский преподаватель, да еще и с опытом столичного журналиста. Конкурентов гораздо меньше. В аспекте дебюта ситуация удобна.