Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

У исследователей, занимающихся религиозно-философскими воззрениями Василия Розанова, возникает закономерный вопрос: почему его всю сознательную жизнь так мучительно волновал иудаизм? Что мотивировало его, как никого другого из русских философов Серебряного века, тратить столько интеллектуальной и эмоциональной энергии на постижение этого религиозного феномена? В силу каких причин в его выговариваниях [447] на самые разные темы постоянно присутствуют евреи?

Существуют разные объяснения феномена доминирования «еврейской темы» в мировоззренческом дискурсе Розанова. В частности Брайан Горовиц — американский славист, специализирующийся в области исследований русско-еврейских отношений, дает ответ на этот вопрос с методологических позиций психоанализа. Он пишет:

Хотя Розанов не является системным мыслителем и был на редкость противоречив[448], можно утверждать, что за внешней путаницей скрывается относительно ясное и последовательное отношение к евреям: евреи функционируют как проекция собственных желаний, опасений и страхов Розанова. Это утверждение не означает, что у Розанова была единая точка зрения на евреев. Действительно, он колебался; его взгляды постоянно изменялись, хотя в конечном итоге вернулись на круги своя. Но у Розанова была одна постоянно выраженная черта: своим отношением к евреям он демонстрирует свои собственные заботы и идеи. Розанов отводит евреям роль идеологической антитезы своим основным интересам: христианству, русской истории и своей основной идее примата индивидуальности по отношению к коллективу. Отношение Розанова к евреям можно рассматривать как своего рода стереотипизацию, проекцию сначала личных культурологических фантазий, а уже потом порожденных на их основе мифов. Стереотипирование «является универсальным средством справиться с тревогами, порожденными нашей неспособностью контролировать мир. <…> Когда наше чувство порядка и контроля подвергается стрессу, когда ставится под сомнение способность „я“ управлять внутренним миром, который оно для себя создало, появляется тревога. <…> Мы проецируем эту тревогу на Другого, экстернализируя [449] нашу потерю контроля. Таким образом, Другой стереотипен, помечен набором знаков, параллельных (или отражающих) нашу потерю контроля»[450]. Представление Розанова о евреях берет начало в его страхе перед потерей контроля над реальной ситуацией того времени. Розанов проецирует на евреев свою тревогу по поводу своей возможности понимать изменения мирового порядка и, в частности, свой страх перед последствиями манифестирования своих собственных идей. Проецируя свои тревоги на евреев, Розанов пытается таким образом «установить порядок, точнее — иллюзию порядка в мире» [HOROWITZ. Р. 215–216].