Василий Розанов как провокатор духовной смуты Серебряного века

Все эти заявления Розанова, как и его завещание «Моя публичная воля», не остались без внимания новой власти, в первую очередь Льва Троцкого. Своим «острым глазком» ведущий идеолог «пролетарской революции» оценил их как идейную провокацию, ибо если раньше:

В эпоху бейлисиады <Розанов> доказывал употребление евреями христианской крови, — то при советской власти он, — со свойственным ему юродским кривлянием — писал о евреях как о «первой нации в мире», что, конечно, немногим лучше бейлисиады, хоть и с другой стороны[459] [ФАТЕЕВ (II). Кн. II. С. 320].

И действительно, очень трудно как-то иначе, чем «трикстер-ское юродство» охарактеризовать предложение Розанова:

Пусть еврейская община в лице Московской возьмет половину права на издание всех моих сочинений и в обмен обеспечит в вечное пользование моему роду племени Розановых честною фермою в пять десятин хорошей земли, пять коров, десять кур, петуха, собаку, лошадь и чтобы я, несчастный, ел вечную сметану, яйца, творог и всякие сладости и честную фаршированную щуку [РОЗАНОВ (V)].

И вот, — «По щучьему велению, по моему хотению», опять стали друзьями Розанову евреи, в первую очередь Гершензон, исхлопотавший у Горького солидную денежную помощь для бедствующего писателя. А владельцы знаменитого «Шиповника»[460](«Жидовника» — как язвила злоязычная Зинаида Гиппиус) Зиновий Гржебин и Соломон Копельман, столь поносимые когда-то Розановым за их еврейскую вредоносность в русской культуре, и вместе с ними любимый им Ховин и никогда не упоминаемый Марк Цитрон (см. Гл. V) стали первыми инициаторами издания — увы не состоявшегося! — его собрания сочинений.

Если в отношении к еврейству Розанов в самом конце своих идейных метаний опять свернул на рельсы доброжелательного филосемитизма:

Благородную и великую нацию еврейскую я мысленно благословляю и прошу у нее прощения за все мои прегрешения и никогда ничего дурного ей не желаю и считаю первой в свете по назначению.

Главным образом за лоно Авраамово в том смысле, как мы объясняем это с о. Павлом Флоренским («К евреям» от 17 января 1919 г. [РОЗАНОВ (V)]),

— то «философии жизни» он остается верен неколебимо, хотя и вынужден был признать, «что Бог нашего мира должен быть побежден»:

И прошусь «на прежнюю землю», «нашу». Тут не разгадано остается, что такое в сущности «наша земля». По Христу это по-видимому «преходящее», «тень», мнимость. Ну, не знаю. Если Христос открывает мир ноуменов. Сверхсущего — тогда Он и вправе «звать к Себе». Может быть в смерти — высшее счастье? В конце концов самое-то страшное, что мы все действительно умираем, и не понимаем, «почему умираем», почему «индивидуальность не вечна». В конце концов еще более страшное в том, что Бог нашего мира, fall’ический, конечно, Бог — и должен быть побежден [Письмо П. П. Перцову отлета 1918 г. [РОЗАНОВ (V)]).