Василий Шукшин. Земной праведник

А ведь восстание уже начало принимать всенародный размах, приходили новые и новые тысячи крестьян, поднялись татары, мордва, чуваши. «Теперь уже тридцать тысяч шло под знаменем Степана Разина. Полыхала вся средняя Волга. Горели усадьбы поместников, бояр. Имущество их, казна городов, товары купцов – все раздавалось неимущим, и новые тысячи поднимались, и шли под могучую руку заступника своего». Конечно, их еще надо было учить воинскому искусству, но злости и ненависти к боярам им было не занимать. Недаром после отхода казаков от стен Симбирска они продержались всю ночь. Но и кара боярская была жесточайшей. И мужикам, и Степану. Своими глазами увидел атаман, к чему привело его предательство: «Вдали на воде показались какие-то странные предметы. Они приближались. Когда они подплыли ближе, Степан догадался, что это… И страх объял его мужественную душу. Это были плоты с виселицами. На каждом плоту торчмя укреплено бревно с большой крестовиной наверху. И на этих крестовинах гроздьями – по двадцать-тридцать висели трупы. Плотов было много. И плыли они медленно и торжественно. Степан, не отрываясь, смотрел на них».

И пойдет после этого на закат звезда Степана Разина. Не поможет ему и то, что по всей Волге разлилось народное восстание: уже не тридцать, а триста тысяч поднялось. «Широко разлилось, но мелко», – скажет умный Матвей. «На Волгу, батька! Вишь, говорил я тебе: там спасение. Не верил ты все мужику, а он вон как поднялся!.. Э-э, теперь его нелегко сбороть… Теперь он долго не уймется… раз уж кол выломил». Но не захочет явиться к восставшим Степан без своих донцов: какой же он атаман без войска! «Знаю я их, эти триста тысяч! – скажет Степан на уговоры Матвея. – Сёдни триста, завтра – ни одного… И как воюют твои мужики, тоже видели…».

С тремя сотнями верных казаков, оставшихся с ним после многолетней войны, поскачет Разин в родной Черкасск, но город закроется от него, а штурмовать уже не хватит сил. Бросится он в верховые станицы поднимать казаков – и наткнется на хитрый с прищуром казачий глаз: а на кой нам ты? Не мужики – свои же, донцы предадут Степана. Умного Матвея, полюбившегося Степану, в одночасье убьет Ларька, но сам-то не останется с атаманом – уйдет, со слезами, но уйдет, поняв, что атаманова песня спета: своя жизнь дороже. А Степан, битый-перебитый в сражениях, едва отлежавшийся после тяжелой болезни, еще воспрянет перед лицом смертельной опасности, явившись в свой земляной городок на донском острове и застав в своей землянке злейших врагов, предавшихся царю. На минуту и ему самому, и всем покажется, что он еще сможет переломить ход событий – одной только силой воли да атаманской удалью: срубить двух злодеев – да и поднять вчерашних соратников кличем: «Братья!». Но не вышло: в решительную минуту «верная» жена, не то, чтобы глупая, но себе на уме, повисла у него на шее, связала по рукам – и пропал Степан.

Шукшин сопровождает своего героя до самого лобного места. Нарисовав страшную картину средневековых пыток, он показывает во всех подробностях его жуткую казнь – четвертование. Не затем, чтобы напугать читателя, но затем, чтобы воспеть нечеловеческую выдержку Степана, его величайшее мужество. Но, в сущности, социальная линия романа завершается последним разговором закованного в кандалы Степана с отступником Фролом Минаевым, превратившимся из ратника в конвоира. «Я дал волю», – с достоинством говорит Разин. «Ты сам в цепях! Волю он дал!..» – возмущается Фрол. «Дал. Опять не поймешь?». Качает головой Фрол, но мы-то понимаем: Степан Разин разбудил в людях гнев против угнетения и дал выход социальному протесту.

Трагедия Разина в том, что выломившись из своего времени и далеко обогнав его, он не смог пойти еще дальше – к пониманию основ народовластия. Не пришло еще историческое время для такого знания. Выступая против писаных и неписаных законов рабского времени, даже лучшие люди не могли подняться до высот, которых достигла позже социальная мысль. В этом смысле трагедия Разина тоже слита с трагедией народа. Но без таких, как Разин, не было бы и движения вперед по пути прогресса.