Василий Шукшин. Земной праведник

«…если всерьез поднимать тему „воли“ – надо всерьез, до конца знать, что это значит: это значит, что человек, принявший в сердце народную боль, поднимает карающую руку. И, господи, нам ли считать, сколько он нанес ударов, и не было ли, на наш взгляд, лишних? Пусть они будут тяжкими! Я к тому это, что сценарий все-таки вызвал нарекание в жестокости – жесток Степан. Вот тут я не знаю, что говорить. Жесток – с кем? Ведь если человек сильный жесток, он всегда жесток с кем-то, а с кем-то нет. Во имя чего он жесток? Жесток во имя поганой власти своей – тогда он, сильный, вызывает страх и омерзение. Тогда этот исторический карлик сам способен скулить перед лицом смерти – она сильней. Она разит его. Способный к самоотречению, умирает без страха – и живет в благодарной памяти людской, в песне, в легенде.

Разин – это русская трагедия. Сколь способен любить Разин – столь любит народ, породивший его, сколь ненавистны ему страх и рабство, так они прокляты изначально прародителем его – народом. В то далеко время народ не знал, как освободить себя. Не знал и Разин. Если б знал, освободил бы. „Я пришел дать вам волю“ – и принял топор палача. Разин не может быть жесток исторически. Жесток, повторяю, тот, кто губит из страха и властолюбия.

Построение киноромана замыслилось как повествование об историческом герое с преобладанием его личного характера, психологии, поступков, кои, конечно же, не самоценны. Но все-таки восстание – во многом, если не в решающие моменты – суть порождение одной воли, одного ума. И это – часть трагедии. Даже когда общественные силы сгруппировались должным – враждебным – образом, даже когда столкновение неизбежно, даже и тогда вперед выйдут те, кого вышлют из своих рядов силы те и эти. Так в середине XVII века на Руси вышли – и на долгое время вперед определили ход событий три деятеля: Разин, боярин Алексей Романов, царь, и Никон, патриарх. Решалась судьба русского государства, русского крестьянства. Крестьянство было задавлено, заступник его, донской атаман Степан Разин четвертован в Москве. Когда я так понимаю события, а я их так понимаю, разговоры о жестокости Разина мне представляются… лишними».

А вот еще сохранившийся автограф Шукшина: