Василий Шукшин. Земной праведник

Второй свой фильм «Ваш сын и брат» снова снимает на Алтае, на берегу Катуни. Все, что он любил в своих земляках, все, что знал о них, вложил он в эту картину. Фильм вызвал самые противоречивые мнения. Ниспровергатели упрекают Шукшина в противопоставлении города деревни. Они, мол, видят ущербность жизни героев, живущих в глуши и чувствуют авторскую боль за них; при этом огорчаются, что Шукшин не показывает, где выход из этого деревенского тупика. Но никакой ущербности в фильме нет, и боли за своих героев автор вовсе не испытывает. Для него деревенские жители – это естественные, положительно-прекрасные люди, хранители основ народной нравственности. И Шукшин вовсе не придуривается, чтобы выразить свою душевность по отношению к героям – он глубоко серьезен. Он не шут гороховый, которого пытаются сделать из него некоторые «доброжелатели». Это герой его может притвориться дураком – но в фильме «Ваш сын и брат» таких притворяшек нет: тут люди как на подбор цельные, даже изменивший деревне цирковой борец Игнат: попробуй сдвинь его с пьедестала победителя: он побеждал и будет побеждать – потому что он – Воеводин, а Воеводины крепкий народишко. Шукшин глубоко огорчен: он видит, что многие зрители, давно оторвавшиеся от деревни, не понимают его фильма и не сочувствуют героям. Он чуть ли не персонально стремится ответить каждому критику, который упрекает его в патриархальщине и требует изображения действительности в ее революционном развитии: «Давайте будем реальны, – обращается он к Л. Крячко и Н. Тумановой. – Давайте так: вы за коммунизм, который надо строить, или вы за коммунизм, который уже есть? Я – за коммунизм, который надо строить. Стало быть, героев не надо торопить. Не надо их выдумывать – главное. Давайте будем как Ленин, который не постеснялся объявить НЭП. Мы что, забыли про это? Нет, давайте будем умными – не загонять лошадей, чтобы потом они от опоя пали (я – крестьянин, и на своем языке немножко притворяюсь для ясности). Зачем вы призываете меня выдумывать героя! Разве это так нужно для коммунизма? Не верю. Вами руководит какая-то странная торопливость: лишь бы. Мы все торопимся. Но вы же сидите в удобных креслах и смотрите фильмы, а есть еще жизнь, которая требует большой огромной работы…»[17].

Его упорно втягивали в критические споры о городском и деревенском человеке, провоцируя на полемические высказывания: очень их всех беспокоило, не хочет ли Шукшин оставить деревенскую жизнь в старых патриархальных формах. Но сбить его с налаженного серьезного тона не удавалось: во-первых, если бы даже и хотел – не вышло бы, во-вторых: а зачем? Плохо что ли, если есть в деревне электричество, телевизоры, мотоциклы, клубы, школы, библиотеки? И смешно думать, что он, человек с высшим образованием против всех этих достижений цивилизации. Но вот – камень преткновения: грань между городом и деревней. По убеждению Шукшина, она никогда не должна до конца стереться. Крестьянство должно быть потомственным. И с его точки зрения, патриархальность предполагает определенную преемственность занятий деревенским трудом. Позволительно спросить: а куда девать известный «идиотизм деревенской жизни»? А никуда. Его не будет, если духовная потребность в деревне поднимется до уровня городской. Ведь молодежь-то тянется в город не от того, что в деревне есть нечего[18], а потому, что ищет применения своим способностям к дальнейшему развитию. Парнишка из крестьянской семьи, кончая десятилетку, уже метит в ученые, конструкторы, космонавты и меньше всего готовится стать крестьянином, а если остался в деревне, чувствует себя обойденным жизнью. Вот и надо задуматься, как сделать так, чтобы человек не чувствовал себя обойденным, если судьба не готовит ему положения профессора, летчика – героя, знатного шахтера или строителя. Знатные всегда были и будут: только не они решают судьбу страны.

Ему посылают ехидные записочки: а чего сам-то ушел из деревни, вот и пахал бы землю. Эти вопросы обескураживают: получилось, сам он устроился, а кого-то уговаривает оставаться на земле. Но ведь когда это было! В 1946 году – тогда голодуха была, на трудодень ничего не давали. Вот так и выворачивался со стыдом. Что, сейчас не ушел бы? Ушел! Потому что так написано на роду: уйти в люди, чтобы стать писателем. И никогда он не разрывался между городом и деревней, как писали некоторые критики. Честно писал в своих рабочих тетрадях: «Не могу жить в деревне. Но бывать там люблю – сердце обжигает». Потому и волновала его судьба сельских жителей, что сердцем был с ними и делал свое кино, чтобы высказать все, что наболело.