Василий Сталин. Сын «отца народов»

Никита Сергеевич! Булганин обманул и втянул в этот произвол так много честных людей, что без Вашего вмешательства, по инерции и в целях ложной самозащиты, меня мучили и будут мучить, выставляя перед Вами, дабы я не получил от Вас законной защиты, в самом невыгодном свете. Любым путем добиваются, чтобы я Вам не писал. Вот факт, подтверждающий эти слова: по приговору я в переписке не ограничен, но мне дали право (?!) на 1 письмо или 1 заявление в месяц, что противоречит даже тюремному режиму, ибо по тюремному режиму разрешается в месяц — 1 письмо родным и 1 заявление в советские или партийные органы. Таким образом, я поставлен перед дилеммой — кому писать, Вам или родным. На протяжении этих 7 месяцев такого режима я писал Вам и этим лишал сам себя возможности писать родным. Но почему так делают, Никита Сергеевич? Ведь это незаконно, неверно и просто по-человечески — нехорошо. Боятся, что ли, что я Вам пишу? Но ведь я не пишу ничего такого, что могло бы принести ущерб самолюбию кого бы то ни было. Кроме правды, я ничего не пишу — это легко проверить. Зачем же так бессердечно и противозаконно поступать?

Говорят: бытие определяет сознание. Бытие, действительно, у меня противозаконное и отвратительное. Но никакое бытие не отравит моего сознания, ибо это действия отдельных людей, обманутых в свое время Булганиным и по инерции, пока их не остановят, продолжающих произвол.

Все это я совершенно отчетливо понимаю, но, откровенно говоря, не хватает сил и доводов — бесконечно оправдывать такое непонятное отношение к себе. Мне говорят: ЦК — товарищ Хрущев знает, как Вы содержитесь… Не верю! Ибо никогда не поверю, что Н. С. Хрущев санкционирует беззаконие и нарушение решений XX съезда о законности. Так говорят, чтобы я перестал Вам писать. Нехорошо, что Ваше имя используют для прикрытия произвола, — но, к несчастью, так было во Владимире и повторилось здесь.

Веру в партию, веру в то, что Вы действительно боретесь за правду и справедливость, — никакое бытие во мне не убьет! И все же без Вашего вмешательства эта оставшаяся булганинская накипь, сама собой, не отпадет. Без Вашего вмешательства не восстановится точное, по закону, отношение ко мне. И впредь могут выставлять меня в Ваших глазах так, что любой произвол будет казаться оправданным. Не разрубить без Вас этого гордиева узла, завязанного Булганиным.

Все вышеописанное легко проверить. Если я дезинформировал — наказать. Но если все это правда, то поправить товарищей и ввести все в законное русло.

Никита Сергеевич! Два слова о здоровье. Состояние здоровья у меня такое, что единственный путь у меня, раньше или позже, только в Кремлевку. Без лечения я не жилец на этом свете. А хочется, Никита Сергеевич, и пользу посильную Родине принести, и пожить с учетом всех огрехов.

Вся надежда на Вас, на Вашу борьбу за правду и справедливость. В Вашу непримиримость к произволу и неправде — я верю абсолютно; поэтому и обратился к Вам с этим письмом — в канун Нового 1959 года в преддверии XXI съезда КПСС. Разрешите поздравить Вас с наступающим Новым годом и пожелать здоровья и всяческих успехов на благо партии и Родине».

Похоже, на Никиту Сергеевича произвело впечатление описание положения заключенных в исправительно-трудовых лагерях. «Прямо как в санатории», — решил Никита Сергеевич и вскоре отменил зачеты и ужесточил лагерный режим. Что же касается избиений Василия и невыносимых условий содержания, созданных для него во Владимирской тюрьме, то это наверняка делалось по указанию Москвы, чтобы строптивый узник, уже порядком надоевший своими жалобами во все инстанции, сам попросил Серова перевести его в Лефортовскую тюрьму.