Василий Сталин. Сын «отца народов»

Судьи, разумеется, не стали уточнять, что свои показания Капелькин, Февралев и другие близкие Василию люди дали, томясь в Лубянских застенках и прекрасно понимая, что, если не скажут, как надо следователям, придется задержаться там не на один долгий год. И действительно, арестованных сослуживцев генерал-лейтенанта Сталина, продержав под стражей около года и добившись нужных показаний против их бывшего шефа, благополучно освободили. Судить-то было не за что. Служебные грехи Капелькина, Февралева и остальных все равно покрывались амнистией, той самой, форма объявления о которой вызвала недовольство сына Сталина. К самому же Василию Иосифовичу амнистию почему-то (впрочем, понятно почему) решили не применять.

Не рискнули судьи также воспроизвести в приговоре «террористический выпад против одного из советских руководителей». Сажать генерала за бассейн и каток было и незаконно, и нелепо. Но «террористический выпад» потребовал бы слишком серьезного наказания и мог породить ненужные разговоры. Вот и нашли спасительный пункт об «антисоветских разговорах» — весомый довесок, в конце концов перевесивший хозяйственные статьи.

Отбывать наказание сына Сталина перевели из Лефортова во Владимирскую тюрьму. Туда секретный узник прибыл в самом начале 56-го года под чужой фамилией — Васильев. Из Владимирки он писал письма в два адреса — Хрущеву и Капитолине Васильевой, единственной женщине, по-настоящему любившей его. 9 января 56-го Василий отправил жене первое письмо, где просил ее приехать вместе со Светланой, повидаться.

Получив от Капитолины первую весточку, Василий очень обрадовался. 18 февраля 1956 года он писал:

«Мамка милая! Первая ласточка, хотя и небольшая, но все же долетела. Жаль, что Линушка не написала ни строчки (к приемной дочери Василий был привязан, как к родной. — Б. С.)… Хотя ты далеко, но с письмом как будто приблизилась и находишься рядом. Не думал, что листок бумаги может так взволновать. Ты не представляешь, как приятно в этом «дворце» получить даже такое небольшое и бестолковое, но теплое посланьи-це!.. Твое тепло лучше всяких лекарств, и раз оно греет меня — мне сам черт не страшен!»

На следующий день последовало их первое тюремное свидание, а уже 21 февраля Василий послал следующее письмо:

«Ждал твоего письма, но оно, очевидно, еще не написано. Как доехала? Как твое горло? Ходила ли к врачу? Мне кажется, что нужно обратиться к хорошему специалисту… Чем скорее займешься своим здоровьем, тем меньше я буду беспокоиться…

Живу от встречи до встречи с тобой. Неделя разлуки тянется, как старая кляча. Ты не представляешь, какой бальзам для моей истрепанной нервной системы да и вообще для души эти встречи. Знать, что о тебе беспокоятся, что ты кому-то нужен… Без тебя мне было бы очень трудно. Многим я тебе обязан, а самое главное — верой в человека. Если бы и ты заставила меня разочароваться в человеческой порядочности, то не знаю — вынес ли бы я всю эту тяжесть, навалившуюся на меня».

Вот так и чередовались их письма и свидания.

Картину этих свиданий нарисовала дочь Василия Надежда: «Часто, когда мы его ожидали, через открытую дверь в коридоре было видно, как его вели. В телогрейке, ушанке, в кирзовых сапогах он шел, слегка прихрамывая, руки за спиной. Сзади конвоир, одной рукой придерживающий ремень карабина, а в другой державший палку отца, которую ему давали уже в комнате свиданий. Если отец спотыкался и размыкал руки, тут же следовал удар прикладом. Он действительно был в отчаянии. В письмах, которые передавал через нас и посылал официально, он доказывал, что его вины нет. Он требовал суда. Но все бесполезно».

Подозреваю, что насчет избиений прикладом — поэтическое преувеличение. Не такой был человек Василий Иосифович, чтобы безропотно сносить побои. Да и в письмах Хрущеву наверняка не преминул бы пожаловаться на то, что его бьют. Охранники прекрасно знали, кем был заключенный Васильев. И вряд ли бы посмели его пальцем тронуть. Начальство бы за такое по головке не погладило. Тем более что Василий был далеко не единственным высокопоставленным узником. Здесь же тянули срок, например, организаторы убийства Троцкого генералы госбезопасности Судоплатов и Эйтингон. Охрана знала, что таких важных птиц надо беречь как зеницу ока, а не рукоприкладством заниматься.

Бывший надзиратель Владимирской тюрьмы А. С. Малинин свидетельствует: