Древнее как мир средство оказалось действенным и на сей раз. Узнав о положении своей семьи, Семён приехал в Москву и упал в ноги великому князю. Василий простил дядю, но, зная его неспокойный нрав, сослал вместе с семьёй на Вятку. Там спустя всего пять месяцев по прибытии Семён Дмитриевич и скончался 21 декабря 1402 года (29, 150).
Рассказ Симеоновской летописи о борьбе суздальских князей за свою отобранную московским князем Василием вотчину — Суздальско-Нижегородское княжество — отмечен каким-то особым печально-философским тоном в духе Екклесиаста:
«Тое же осени (1401 года. —
Покорение князя Семёна не заставило себя долго ждать.
«В то же лето (в 1402 году. —
Летописец подробно рассказывает о злоключениях князя Семёна Дмитриевича. И на то есть особые причины. Летописец не просто сообщает некие факты. На материале истории он даёт читателям уроки морали. Имя князя Семёна Суздальского, который «восемь лет по ряду в Орде служил четырём царям», стало нарицательным. Его печальный конец — «аки в суе тружаяся» — строгое предупреждение тем, кто пытается решать свои проблемы через услужение чужеземцам.
Следующее поколение суздальско-нижегородских князей смирилось со своей новой ролью и, сохранив определённые права и привилегии, именовало себя князьями Шуйскими. В эпоху Ивана Грозного иностранцы называли их «принцами крови» и утверждали, что в случае пресечения правящей ветви династии Рюриковичей Шуйские более других имеют право на престол. Однако получив этот шанс в Смутное время, Шуйские, как известно, не смогли им должным образом воспользоваться...
Драматическая история Суздальско-Нижегородского княжества в XIV столетии наводит на размышления. Почему потомки князей, державших в начале и в середине века великое княжение Владимирское и выступавших как главные соперники Москвы, в конце века опустились до положения бедных изгнанников? И был ли и в самом деле у лубочного ныне Суздаля исторический шанс стать столицей единого Русского государства?
Единственный ответ на эти вопросы — лукавое слово
В окружении великого князя Московского Василия I, насколько мы его знаем, наиболее интеллектуальной личностью был митрополит Киевский и всея Руси Киприан. В наше время он заслужил бы степень почётного доктора политологии и теологии одновременно. Он был не только теоретиком, но и практиком монашеской аскезы. Киприан состоял в переписке с «великим старцем» Сергием Радонежским и просил его помощи в борьбе со своими политическими недругами.
Москва не сразу признала Киприана. Но когда признала — прославила.
«В лето 6898 (1390) прииде Кипран митрополит из Царяграда на Русь <...>.
Киприан на Москву прииде от Киева на свою митрополию <...>. Князь же великии Василеи Дмитриевичь срёте его с своею матерью с княгинею с великою, и с братьею, и з бояры, и с всеми христианы на Котле и приать с великою честью» (29, 139).
Биография Киприана известна лишь в самых общих чертах и с большой долей предположений. Будущий митрополит происходил из знатного болгарского рода Цамблаков. В юности он покинул родину и вместе с выдающимся деятелем древнеболгарской литературы, впоследствии патриархом Евфимием Тырновским перебрался в Византию. Приняв монашество, Киприан долгое время жил на Афоне. Здесь, в скалистых горах над Эгейским морем, ютились десятки больших и малых монастырей. В XIV—XV веках Афон был самым авторитетным центром православного монашества, питомником высшей церковной иерархии, рассадником не только теологических, но и общественно-политических доктрин.