Московский двор в своих преданиях любил переплетать правду с вымыслом. Рассказывали, будто отец младенца, великий князь Василий Дмитриевич, дабы облегчить страдания супруги, велел обратиться к святому старцу, жившему тогда в монастыре Иоанна Предтечи «под бором за рекою Москвою», с просьбой помолиться о здравии княгини Софьи (23, 225). Старец посоветовал князю совершить усиленную молитву и успокоил его, предсказав, что всё обойдётся и нынче же вечером у княгини благополучно родится сын — будущий наследник московского престола.
Предсказание исполнилось. И тут случилось другое чудо. Некий невидимый ангел вызвал из кельи княжеского духовника и велел ему немедля идти во дворец и наречь новорождённому имя Василий — по-гречески «Царский».
Детство Василия было безрадостным. Можно сказать даже, что он вовсе был лишён детства, которое у него отняла большая политика. Наследник престола всегда окружён невидимым кругом отчуждения. Вероятно, Василию не хватало общения со сверстниками. Мать берегла его как зеницу ока. Все знали, что если какой-то несчастный случай или злой умысел оборвёт жизнь наследника — к власти придёт Юрий Звенигородский. И тогда многие служебные карьеры оборвутся и многие головы полетят с плеч.
В тесном мире княжеского дворца взрослые говорили главным образом о скучном для ребёнка: о происках суздальских князей и хитрости новгородцев, о своеволии удельных братьев и замыслах татар. В соседнем митрополичьем дворце с утра до вечера обсуждали проклятых латинян и измену униатов. И во всех разговорах неизбежной темой вставала чума, широко гулявшая в эти годы по Русской земле. «Мор» унёс почти весь серпуховской княжеский дом и сильно сократил московский. Вероятно, родители спасали наследника от заразы старым проверенным способом — «встать пораньше и убежать подальше». Тогда разыгралось много житейских драм. Но летописи этих лет (1415—1425) отличаются небывалым лаконизмом и скупостью на подробности реальной жизни. Кажется, летописец и сам потерял интерес к жизни, сосредоточившись на описании смерти. А смерти было в избытке...
Гнев Божий разверз небеса и напомнил страшные видения Апокалипсиса. Засуха сменялась потопом, а потоп — мором. И всё же жизнь брала своё. Можно думать, что в три года княжича посадили на коня и совершили над ним обряд пострига. В пять лет Василию объяснили, что такое литургия и какую силу имеет клятва с целованием креста. В семь лет его стали учить грамоте.
Окружающий мир был страшен. Но страх отступал, когда рядом был сильный и мудрый отец. И вот настал час, когда отец навеки закрыл глаза. И тогда мир открылся перед отроком Василием во всей своей беспощадности...
Кончина Василия I в ночь с 27 на 28 февраля 1425 года перевела вопрос о престолонаследии из области мнений в область действий. Московские бояре и митрополит Фотий попытались уговорить пятидесятилетнего Юрия Звенигородского явиться в Москву и присягнуть на верность Василию II. Летописи довольно сбивчиво излагают события этих тревожных дней. Юрий поначалу, кажется, готов был согласиться и даже выехал в Москву. Однако какое-то дурное предчувствие (а может быть, и чьё-то тайное предостережение) заставило его остановиться. Приглашение в Кремль (хотя бы и заверенное самим митрополитом) вполне могло быть приглашением на тот свет. История ранней Москвы знала немало примеров того, как доверчивых соперников заманивали на переговоры, а затем бросали в темницу. Вдова Василия I Софья, оставшаяся в роли регентши при несовершеннолетнем сыне, отличалась властным и жёстким характером. От неё можно было ожидать всего. На её стороне был и глава Церкви митрополит Фотий. Но если на Боровицком холме действительно решили избавиться от Юрия, то и маленький подмосковный Звенигород не мог послужить ему надёжным убежищем...
Поразмыслив обо всём этом, Юрий свернул с проторённой московской дороги. Просёлками да околицами мятежный князь повёл свой отряд во вторую удельную столицу — Галич Костромской, или, как его ещё называли, «Галич Мерьский» (от названия угро-финского племени меря — древних обитателей окско-волжского междуречья).
«Ледовый поход» князя Юрия Звенигородского стал началом многолетней смуты в Русской земле. Разбуженное чудовище вырвалось на свет из своих тёмных лабиринтов. Между разными ветвями потомства Дмитрия Донского началась братоубийственная война. То затихая, то вновь разгораясь, она продолжалась до 1453 года[3].