Василий Тёркин

В чистом поле на пригорке,
Одинок и слаб и мал,
На снегу Василий Теркин
Неподобранный лежал.

Голый ствол березы белой,

Обезглавленной огнем,
Полый, черный танк горелый,
Под откосом кверху дном —
Снеговых траншей развилок,
Сбросы свежие земли, —
Все уж это было тылом,
Бой гремел уже вдали…

Кровь давно взялася коркой,

Отходила боль и страх…
И в тоске почуял Теркин:
Смерть присела в головах.

И смекнув, что дело худо,

Чуть повел он головой:
— Смерть, поди-ка ты отсюда.
Я солдат еще живой.

Смерть над ним склонилась ниже:

— Не перечь мне, молодец,
Я-то знаю, я-то вижу:
Ты живой, да не жилец.

Незаметно тенью смертной

Я твоих коснулась щек.
И на них уже не тает
Молодой сухой снежок.

Я от севера до юга

Вдоль по фронту путь держу.
Я теперь твоя подруга,
В изголовьи посижу.
Угожу, не откажу,
Недалеко провожу,
Белой вьюгой,
Белой вьюгой,
Вьюгой след запорошу…

И как только Смерть запела,

Тотчас в горечи глухой
Голый ствол березы белой
Тихо скрипнул раз-другой.

И горелый танк, похожий

В перевернутой броне
На жука, что встать не может,
Очутившись на спине, —
Звякнул чем-то в стороне.

Дрогнул Теркин, замерзая

На постели снеговой.
Смерть все ближе.
— Нет, Косая,
Я солдат еще живой…

Чует: вкрадчиво и властно

Смерть смеется:
— Где там жизнь.
Не торгуйся понапрасну,
Помирай, не дорожись.
Моего не бойся мрака,
Ночь, поверь, милее дня…

— Нет, но что ты, Смерть, однако,

Хочешь лично от меня?
Смерть как будто бы замялась,
Отклонилась от него.

— От тебя? Такую малость,

Ну, почти что ничего…

И поскольку непременно

Ты застынешь здесь в снегу,
Я с тобою откровенно
Говорить уже могу.

При последнем самом часе,

В тишине, наедине —
Слово, знак один согласья
От живого нужен мне.

Что ему постылы торги,

Что устал беречь он жизнь…

Усмехнулся даже Теркин:

— Сам, выходит, подпишись?..

Смерть смутилась:

— Ну — так что же.
Подпишись… Такой пустяк…
— Не твоей ли ради рожи
Подписаться! Как не так.

Смерть свое:

— Зачем так грубо. —
И подвинулась к плечу:
— Ведь уже мертвеют губы.
Соглашайся.
— Не хочу.

— Как не хочешь? Дело к ночи.

На мороз горит заря.
Хочешь! Хочешь, чтоб короче.
Чтоб уже не мерзнуть зря.

— Не хочу.

— Ну, что, ты, глупый.
Крови сколько утекло.
Снег, как битое стекло.
Сам лежишь — всего свело.
Только терпишь мне на зло.
Я б тебя тотчас тулупом,
Чтоб тепло, тепло, тепло…

Вижу, веришь. Вот и слезы.

Вот уж я тебе милей.
— Врешь. Я плачу от мороза.
Врешь, Косая.

— Дуралей.

Что от счастья, что от боли —
Все равно. А холод лют.
Завилась поземка в поле.
Нет, тебя уж не найдут…

И зачем тебе, подумай,

Загляни-ка наперед,
Если кто и подберет,
Пожалеешь, что не умер
Тут, на месте, без хлопот…
— Не пугай. —
А Смерть-старуха
Шепчет, вкладывает в ухо:
— Пожалеешь.

— Мне видней.

— Станут резать.

— И отлично.
— Будет страшно.
— Я привычный.
— Больно будет.
— Не больней…

— Не больней, да толку мало —

Продолжает Смерть, смеясь, —
— Только встанешь — все сначала:
Холод, страх, усталость, грязь.

На снегу, порой без пищи,

Без воды, а то в воде…
— То — война. С нее не взыщешь
Ни в каком уже суде…

— А тоска, солдат, впридачу:

Как там дома, что с семьей.
— Вот уж выполню задачу —
Кончу немца — и домой.
— Так. Допустим. Но тебе-то
И домой к чему прийти:
Догола земля раздета
И разграблена, учти.
Все в забросе.

— Я работник,

Я бы дома в дело вник.
— Дом разрушен.
— Я и плотник.
— Печки нету.
— И печник.
Я от скуки на все руки,
Я такой — мое со мной.

— Дай еще сказать старухе:

Вдруг придешь с одной рукой,
Иль еще каким калекой?

— Может быть. Не мудрено.

Но и четверть человека —
Я не сдамся все равно.

— Погоди еще: не сдамся.

Ты возьмешь слова назад.
Ты надеешься наверно,
Что когда придешь с войны,
По заслуге беспримерной
Оценить тебя должны?
Что за все твои потери,
За великий подвиг твой —
Ты потом, по крайней мере,
Накрасуешься живой?
Что не будет интересней
За любым тогда столом
Фронтовой жестокой песни
Иль рассказов о былом?
Что везде — такое диво —
Будешь вроде жениха,
Что без очереди пива
Кружку выпросишь? Ха-ха!
Не надейся. Лучше строго
И разумно рассуди.
Что таких вас будет много,
Очень много — пруд пруди.

Будет все обыкновенно,

Даже буднично, поверь.
— Ничего. Народ военный.
Унывать не станем, Смерть.
Меж собой мы все знакомы,
Все родня, что из огня.
Не пугай, что хуже дома.

— А домой — уж это точно —

Не попасть тебе домой.
Рассуди. Решись — и точка.
Так ли, сяк, а будешь мой.
Только дашь напрасно кругу,
Обходя мою межу.
Я ж теперь твоя подруга,
Угожу — не откажу.
Недалеко провожу.
Белой вьюгой,
Белой вьюгой,
Вьюгой след запорошу… —

Завела она — и снова

Следом в горечи глухой
Ствол березы безголовой
Будто скрипнул раз-другой.
И холодный остов танка,
Что вчера погиб в огне,
Вновь какою-то жестянкой
Будто звякнул в стороне…

Чует Теркин, замерзая

На постели снеговой,
Смерть все ближе.
— Врешь, Косая,
Я солдат еще живой…

— Неживой почти, дружище,

Только жив, чтоб сделать знак.

— Подписаться? Как не так!

Вон, идут за мною. Ищут.
Из санбата.

— Где, чудак?..

— Вон, по стежке занесенной…
Смерть хохочет во весь рот:
— Из команды похоронной!
— Что ж, и то живой народ.

Снег шуршит, подходят двое,

Все при них — лопаты, лом.

— Вот еще остался воин,

К ночи всех не уберем…

— А и то устали за день.

Доставай кисет, земляк.
На покойничке присядем,
Хоть покурим натощак.

— Кабы, знаешь, щец да кашки.

— Кабы целый котелок.
— Кабы капельку из фляжки,
— Кабы так — один глоток…

Теркин жалостно и слабо

Подал людям голос свой:
— Прогоните эту бабу,
Я солдат еще живой.

Смотрят люди: вот так штука,

Видят, верно: жив солдат.
— Что ты думаешь!
— А ну-ка
Понесем его в санбат.

— Ну и редкостное дело, —

Рассуждают неспеша.
— Одно дело — просто тело,
А тут — тело и душа.

— Еле-еле душа в теле.

— Шутки, что ль, зазяб совсем.
— А уж мы тебя хотели,
Понимаешь, в Наркомзем…

— Не толкуй, заждался малый,

Вырубай шинель во льду. Подымай…
А Смерть сказала:
— Я, однако, вслед пойду.

Земляки — они к работе

Приспособлены к иной.
Врете, может растрясете, —
Все равно он будет мой…

Два ремня да две лопаты,

Две шинели поперек.
— Береги, земляк, солдата,
— Понесли. Терпи, дружок.

По дороге от носилок

Смерть держалась невдали.
До санбата путь, мол, долог,
Речка. Мост. А мост бомбят.
И один еще осколок
Вот и весь тебе санбат.

Столько даром провозилась,

Что не верится самой.
Не тяни ты, сделай милость,
Знак подай… И будешь мой.

И собрав остаток силы,

Изловчившись кое-как,
Теркин Смерти с тех носилок
— На-ко! — сделал некий знак…

Дотащились до санбата,

Положили на кровать.
Глянул врач, седой, усатый:
— Будет жить и воевать!

Взвыла Смерть:

— Опять, постылый,
Насолил ты, Теркин, мне.
Столько смертных упустила
За тобою на войне.