Василиса Опасная. Воздушный наряд пери

– Круто, – пробормотала я, когда он свернул к набережной. Ещё минут двадцать – и мы будем на Гагаринской, если обойдется без пробок. Совсем нет времени, совсем.

Когда загорелся красный, и зохак притормозил, я ударила его магией – надеясь застать врасплох.

Змей изогнулся, пропустив мимо колдовской заряд, а потом я оказалась прихлёстнутой к сиденью толстым змеиным телом.

– Больше со мной такие фокусы не пройдут, красавица! – захохотал Горыныч и втопил педаль газа.

Ещё пять минут безумной гонки по улицам моего города, потом крутой поворот, что колеса завизжали, а машину крутануло на двести семьдесят градусов – и мы остановились возле старого дома с заколоченными окнами. Дом явно предназначался под снос, но именно туда зохак потащил бесчувственного Борьку.

Я с облегчением вздохнула, когда змеиное тело отпустило меня, но тут же вылезла из автомобиля и побежала за Горынычем.

– Отпусти Борьку, – опять потребовала я. – Зачем он тебе?

– Чтобы ты была сговорчивее, – змей был необыкновенно откровенен. – А то улетишь – я что буду делать?

Он прошептал что-то возле двери, и она сама открылась – бесшумно повернувшись на ржавых петлях. Следом за Горынычем я спустилась по деревянной лестнице в подвал, где обнаружилась настоящая жилая комната – надувной матрас на полу, подушка и одеяло. Пара костюмов, висевших на отопительной трубе. Складной пластиковый стол, на котором – пара вскрытых банок тушенки. Чайник на туристической газовой горелке.

– Очень уютно, – язвительно заметила я. – Значит, тут обитал наш препод Быков?

– Дело того стоит, – сказал змей.

– Какое дело?

Но он не ответил, а положил Борьку на матрас и прочертил ногтем по бетонному полу неровный круг. Там, где проходила черта, вспыхивал синеватый огонь, и скоро Анчуткин был взят в огненное кольцо.

– Ну вот, – зохак отряхнул ладони, выпрямляясь. – Значит так. Если хочешь, чтобы твой дружок вернулся домой в целости и сохранности – мы с тобой идем в дом ректора и возвращаемся оттуда. Поняла? Иначе он, – Горыныч ткнул пальцем в лежащего Борьку, – сдохнет здесь. Через мой огонь никому не пролезть.

– Тоже мне, волшебник двухсотого левела, – фыркнула я. – Никуда я с тобой не пойду. А Кош Невмертич…

– Мне плевать на твоего Коша Невмертича, – заявил зохак, и акцент в его речи стал особенно заметен. – Он мне не нужен. Мне нужны его яйца, – сказал – и сам засмеялся своей шутке. – Вернее, одно яйцо. От тебя только и требуется, что открыть мне двери в Особую тюрьму.

– Тебе нужно яйцо, где сидит зохак, – поняла я.

– В яблочко, – признал Горыныч, запрыгивая на стол и доставая из-за трубы спичечный коробок.

– Зачем он тебе? – я смотрела, как он открывает коробок и вытаскивает из него что-то невесомое, розоватое, похожее на крохотный шелковый лоскуток.

– Он мой отец, – ответил змей коротко и уже без дурацкого хохота. – И я хочу, чтобы он был на свободе.

Он растер лоскуток между ладоней, дунул – и вместо широкоплечего смуглого парня передо мной оказался Анчуткин. Он поправил съехавшие с носа очки и улыбнулся, показав белые ровные зубы.

– Ну что? – спросил он и приобнял меня за плечи. – Полетели?

– Чем это ты превратился? – спросила я, когда мы вышли из подвала, и зохак прошептал заклинание, запирая двери. – Это какой-то редкий артефакт? Я про такой не слышала.

– Ты много про что не слышала, – змей в обличии Анчуткина снова обнял меня за плечи и повел по улице.

Со стороны мы, надо думать, смотрелись, как влюбленная парочка. Но в то время, как Горыныч в облике Борьки цвёл и пах, мне было совсем нерадостно. Даже его рука на моем плече вызывала омерзительное чувство – кому понравится идти в обнимку со змеёй?

– Может, не будешь обниматься? – вежливо попросила я.

– Разве я тебе не нравлюсь? – удивился он. – Да брось, Василиса! Тебе только со мной и было хорошо. Остальные – они же все как болото. Скука! Хочешь, улетим вместе? На Кавказ? Зачем тебе этот город? Он серый, сырой, как лужа! А там – горы, там свобода…

Было странно видеть, как Анчуткин мечтательно прикрывает глаза и раздувает ноздри, словно уже мчится на всех парах на Кавказ.

– Тебе понравится, обещаю.

– Спасибо. Предпочитаю свою лужу, – отрезала я. – На Кавказ хиляй сам.

– Поможешь мне освободить отца – и мы сразу отсюда уедем, – пообещал он. – Но ты подумай. В горах очень красиво, и там всё – свобода. Только орлы свободны по настоящему.

«Только ты не орел. Ты – гад ползучий», – подумала я, но вслух не сказала, чтобы не разозлить его.

– А тебе сколько лет-то, вообще? – спросила я, потому что у меня в голове шла нестыковка относительно зохака и его папы.

– Двадцать пять, – Горыныч оскалил зубы в улыбке.

Было непривычно видеть, как Анчуткин постоянно скалился. И меня всякий раз передергивало, когда змей показывал в ухмылке белые ровные зубы. Всё равно что смотреть, как кто-то хвалится ворованной вещью.

– Поздно папочка тебя родил.

– С чего бы? – удивился он, и скалиться перестал.

– Так ему уже лет пятьсот, – удивилась я в ответ.

– Ты с чего взяла?