Василиса Опасная. Воздушный наряд пери

– С того, что твой отец – маньяк сумасшедший. Он массовые убийства организовывал лет пятьсот назад – в Индии, в Англии, потом в Россию перебрался, тут его и поймали.

Зохак остановился, глядя на меня в упор.

– Это неправда, – сказал он уже без смешочков. – Моему отцу всего восемьдесят, и он никого не убивал. Кто тебе сказал такую ерунду?!

Я не успела ответить, он сам догадался и зло протянул:

– А-а, ректор наш распрекрасный. Так ты верь ему больше. Нет там никаких преступников, в Особой тюрьме. Там сидят те, кто неугодны Совету.

Теперь мы стояли лицом к лицу на улице, посредине тротуара, и люди, торопившиеся по своим делам, огибали нас, как волны – островок. Но мы с зохаком не смотрели по сторонам, словно оказались одни на всем свете.

– Особая тюрьма – она для тех, кто не пожелал подчиняться глупым правилам, – говорил зохак-Анчуткин, и темные глаза из-за стекол очков лихорадочно блестели. – Те, у кого меньше сил и таланта, придумали Особую тюрьму, чтобы держать в повиновении талантливых. Туда отправляют тех, кто не желает считаться особью, не желает, чтобы его заносили в реестр потенциально опасных существ, делили на классы. Пойми, Василиса, там те, кто хотел свободы. А ее у них отобрали, запихнули в эти проклятые яйца!..

– Спокойно, – теперь уже я положила руку ему на плечо, сразу вспомнив про змей, которые прячутся у зохака где-то под кожей. – Ты ошибаешься. Однажды я нечаянно выпустил из Особой тюрьмы итальянскую ведьму, джанару. И она была вовсе не безобидным существом. Когда она освободилась, она искала тело, чтобы вернуться к жизни окончательно. Ты выпустишь отца и убьешь кого-то? Чтобы отобрать тело? Это, по-твоему, не преступление?

– Какое тело? – он прищурился. – Ты о чем говоришь?

– В Особой тюрьме держат преступников, – повторила я медленно и раздельно, будто разговаривала с ребенком. – И зохак там – настоящее чудовище. Он руководил бандой душителей в Индии, и когда ты освободишь его, ему понадобится человеческое тело. Твое? Мое? Ты не понимаешь…

– Замолчи! – прошипел змей и поволок меня вперед, обняв за шею и притиснув к себе. – Тебя обманули, и ты в этом убедишься. Всё, двигаем – и без лишней болтовни. Или твоему дружку не поздоровится.

Теперь мне казалось, что Кош Невмертич предвидел это. Не зря он показал мне синее яйцо с сапфирами и золотой змеёй, и не зря рассказал, кто в нём сидит. И он спрятал яйцо в сундук. Зохак этого не знает, и начнет открывать все яйца подряд. Мамочки! Что тогда будет! Страшно даже подумать, какие «птенчики» вылупятся из драгоценных скорлупок.

А ещё Кош Невмертич сказал: лучше отпустить десять виновных, чем дать пострадать одному невиновному… Конечно же, я скажу, где зохак, чтобы на свободе не оказались десятки, а то и сотни одуревших от заключения злых волшебников. Но когда ещё одна змеюка окажется на свободе – что будет со мной? И с Анчуткиным?.. И один зохак – это огромная сила, а если два… И если тот захватит тело этого… Я поймала себя на мысли, что думаю о Горыныче с сожалением – как о наивном несмышленыше, который ввязался во взрослые игры. Точно так же, как ввязывалась во взрослые колдовские игры я… И чуть не поплатилась за свою глупость и гордость… Но Анчуткин… Он-то в чем провинился? В том, что влюбился в пери-Вольпину?

– Если с Борькой что-нибудь случится, – сказала я громко и внятно, – Я тебе твоих змей вокруг шеи завяжу.

– Да забудь ты про этого неудачника. Ты – жар-птица. Ты можешь выбрать любого – самого лучшего, самого сильного…

Мы уже подошли к самому дому ректора. Был виден стеклянный купол крыши, и шли мы через тот самый двор, где на меня напала Волпина. Я была уверена, что нападала Вольпина, а не зохак.

Как будто все разрозненные нити стягивались в клубок. Я почувствовала это – кожей, сердцем, всем своим человеческим и волшебным существом. Постойте, а где же Вольпина? Ведь Анчуткин пошел в кино вместе с ней?..

Но тут зохак развернул меня лицом к себе.

– Мне ничего от тебя не надо, – заговорил он быстро, горячо, спотыкаясь на словах, и акцент становился всё заметнее. – Поможешь выпустить отца – мне больше ничего не нужно. А потом, если захочешь, я заберу тебя. Тебе здесь никто не друг, они все тебя не стоят. Они тебя не ценят, а я бы охранял тебя. И никто не посмел бы тебе навредить.

Он говорил ещё что-то, забываясь и переходя на какой-то незнакомый мне язык, а я смотрела в его горящие глаза и вспоминала совсем другие слова. Вспоминала совсем другого мужчину.

«Буду охранять тебя, как золотое яйцо, – сказал мне однажды Кош Невмертич. – Никому не позволю разбить тебя. Ни пакостнице мышке, ни дурным деду и бабке».

Зохак замолчал и теперь ждал ответа – тяжело переводя дыханье, поправляя нелепые Борькины очки.