Василиски и другие неприятности (СИ)

— Не шали, светленький. — я подхватила его на руки, пока он не навредительствовал.

— А кто-то в ссвоей горячноссти дозасщисщалсся, — она перевела укоризненно-любящий взгляд на малыша в моих руках.

— Разве они помнят? — удивилась я поведению детей, и самому разговору с богиней.

— Ссмутно, пока. Они боги, пуссть и маленькие, и память просшлой жизни посстепенно к ним вернётся. Но до этого момента, я хочу, чтобы они увидели, что одна женсщина может любить двух очень разных мужчин. — намёк прозрачный донельзя, — И нельзя засставить её выбрать одного, когда любовь умносжается в таком ссоюзе, а не делитьсся.

— Думаете, получиться?

— Ессли они не ссмогут с этим примиритьсся, ещё одной их битвы мир может и не пережить. Ссо знанием этого они, возмосжно, будут оссторожнее в действиях. А ессли нет? Знаесшь, мне порядком оссточертел этот облик. Я лучше на перерождение пойду, чем ещё нессколько тысяч лет пробуду сзмеёй.

Я вспомнила ритуал, смерть наги, кровь, ужас, боль. И всё ради любимых мужчин и не змеиной внешности. И это было запрограммировано. Предсказания для культов из воздуха не берутся.

«Какая же ты тварь, всё-таки!» — Пронеслось у меня голове.

Я то, отделалась лёгким испугом, в сравнении со смертями множества девушек, василисок и наг, которые умирали против свое воли, ритуал за ритуалом, чтобы появился призрачный шанс на воплощение богов.

— Так всё достало? — не смогла я найти иного оправдания её поступкам. Ведь всё население этого мира, за исключением моей семьи, её потомки.

— Ты не предсставляесшь ссебе, ссколько времени я провела в одиночесстве.

Я ещё раз погладила светлые вихры малыша, дождалась пока он убрал когти и отпустила его на одеяло. Сама я устроилась на краешке, а змея оплела нас всех вместе с одеялом в кольцо, и между мной и её мордой образовались две широкие чаши с вином. Моя маленькая и её тазик.

Спустя полчаса разговора ни о чём, змея налакалась до состояния-не ползания.

— И тыс предсставляесшь, сстолько времени поговоритсь ни ссс, ик, кроме тсвой ссесстры, а тсеперь и тсебя. Что наги, что василисски — все меня боятсся до… Ик. А я есщё любви хошу. Так сшто береги ссвоихс мусшин. Ик! Пуссть моис мальщики видятс на васшем примерес, как это мосшет бытьс хоросшо втроёмс.

И, извиваясь неровными полукольцами, она поползла к воде.

Дети задремали, прижавшись друг к другу, и тихонько сопели, разрешив все свои споры парой пинков ногами, пока богиня в моём присутствии расслаблялась. Я укрыла их краем одеяла, отставила практически не тронутую тару с вином и решила, наконец, помочить ножки. Зайти поглубже и полноценно поплавать я не решалась. Боялась оставить малышей одних, без присмотра.

Сидя у самой кромки воды, я вспоминала, как мы отдыхали здесь с рыжиками. О том, что так и не распечатала фотографии местной красоты. Столько событий для моей довольно обычной жизни, пусть и в новом мире, — это слишком насыщенно, и создаётся впечатление, что эта неделя растянулась на месяц. Может, поэтому я уже не воспринимаю бурно развивающиеся отношения с рыжиками как что-то неправильное или излишне стремительное?

Я, наконец, поверила, что любовь ко мне не блажь и не обычная природная необходимость, а именно то заветное чувство, что заставляет душу расти. Когда бескорыстная забота доставляет тебе радость. И хотя до недавнего времени у меня не было возможности что-то сделать для моих мужчин, но желание уже присутствовало.

А пока моей главной заботой были малыши.

Разумом я понимаю, что они могучие существа, которые в скором времени вновь станут полноправными богами этого мира. Но меня терзает смутное сомнение, что для меня они так и останутся моими первыми любимыми детьми.

Я помню, ещё лет в десять я терроризировала маму на тему, кого она больше любит, меня или Катю. На что она, как я думала, отшучивалась, а на самом деле говорила, как чувствовала:

"Ты моя любимая младшая дочка, а Катя любимая старшая."

Вот и для меня эти детки — любимые малыши, один тёмный, другой светлый.

Я бы ещё долго предавалась размышлениям, если бы моё уединение не нарушил зять. Я бы и не заметила его приближения, если бы не посматривала каждые секунд двадцать в сторону малышей.

Я всё ещё оценивала основные внешние характеристик, такие как возраст или привлекательность по средним человеческим мерка. Он выглядел где-то на тридцать два — тридцать четыре года, блондин, такого оттенка, когда пигментация практически отсутствует, как у альбиносов. Мужественный, но слишком серьезный для моей тонкой душевной организации. Ещё один плюс в копилку рыжиков, от них я ощущаю исходящую энергию, напор, тепло, а Катюшин муж напоминает мне бункер. Полезный в быту как кладовка и, чтобы спрятаться от окружающего мира, во время опасности, но совершенно не дарящий тепла. Ну да ладно, это просто мои впечатления от внешности и капелька застарелой зависти, когда я наблюдала, с какой затаённой нежностью эти голубки смотрят друг на друга.