Васино преступление

Морщинки разглаживаются на его лбу и под глазами, светлеет лицо и делается добрее. В глазах появляется блеск.

Он сидит над книжкой, забыв обо всем на свете.

Сверчок трещит за печкой. На дворе расстилается тихая морозная ночь. Проходит час…

Вася отрывается от книжки. И опять сразу решение — сразу и твердо — он пойдет в совет и пожалуется.

Опять страшно и жалко мать, но то, другое, страшная обида и страшный гнев сильнее. Она злая, не стоит ее жалеть.

Прежде мать была близкая и понятная. Все, что она делала, казалось нужным и разумным. И потому она вызывала чувство уважения. Теперь она вставала в ином свете. Она поступала с ним грубо и жестоко, он не понимал ее, и всем своим маленьким сердцем чувствовал он эту жестокость. И глухая вражда против матери все больше укреплялась в нем.

А вместе с тем укреплялось и решение — он пойдет жаловаться в сельсовет.

Вася долго сидел, неподвижно глядя перед собой.

В сенцах стукнула дверь. Вошла мать. Слышно было, как, тяжело ступая, отряхивала она снег. Вася поспешно встал, сложил книжку и сунул ее на печку. Глаза его сразу потухли, а на лбу и возле рта опять легли морщинки.

Авдотья вошла в избу. Вася не смотрел на нее…

На другое утро, взволнованный, но полный твердой решимости и какого-то скрытого подъема, Вася подходил к дому, занимаемому сельсоветом.

Высокое крыльцо вело в контору.

Было холодно. Падал снег. Холодные колючие снежинки острыми зубчиками впивались в щеки, руки и плохо закутанную шею Васи. Но прикосновение ледяных снежинок не охлаждало его разгоряченной головы.

Стоял он на морозе долго. Не думал почти ни о чем. Глаза его заволоклись туманом. И вдруг недалеко от себя он увидел Ваньку.

Ванька и не видел его вовсе, а шел своей дорогой.

"Сейчас смеяться будет", мелькнуло в голове у Васи. Он сорвался с места и почти бегом перешел улицу. В несколько секунд был он на крыльце сельсовета. Оглянувшись на не замечавшего его Ваньку, он схватился за ручку и открыл дверь.

Писарь Иван Егорыч сидел за столом и дымил папиросой. Правой рукой он что-то писал в толстой книге.

Вася остановился у двери и стоял картузик.

— А, Васька, пожалуй, — приветствовал Иван Егорыч. — Чего не видать-то тебя давно? Запропал?!. — спрашивал Иван Егорыч.

Вася чувствовал острое разочарование и не отвечал на вопросы. Ему казалось, что в сельсовете он увидит целую массу людей, и все эти люди будут слушать и жалеть его, Васю. И все должны сразу решить — потребовать по закону Васю в школу.

И вдруг — пустая комната, и один Иван Егорыч.

— А где все? — спросил Вася дрожащим голосом.

— Нету. В город все укатили. А тебе чего, а? Что за дело такое? — все дымя папироской, спрашивал Иван Егорыч, продолжая писать.

— Надо… надо… — не глядя на писаря, повторял Вася. — Нету их?

— Нету, Васька, и нынче, кажись, и не будут. А ты рассказывай, что за дельце есть. Посмотрим…

Вася молчал. — "Что Иван Егорыч? Вон учительница и то ничего не могла сделать. А Иван Егорович?! Он такой привычный и обычный. Нет, он ничего не сделает с матерью".

У Васи кружилась голова и подгибались колена.

Он растерянными глазами оглядывал пустые столы и скамьи. Взгляда Ивана Егорыча он избегал.

— Что, Васька, приятелю старому сказать не хочешь, а?

Вася ничего не ответил и выбежал из конторы. Слезы душили его.

"Так нет… Их нет… Он надеялся на сельсовет. А они уехали".

Околицами, чтобы ни с кем не встречаться, добрался Вася до дому. Забился в свой уголок. Замер в какой-то страшной тоске и слабости.

Как сквозь сон, слышал он, что Авдотья звала его обедать. Он не двинулся с места.

Еще сильнее, чем раньше, озадаченная васиным видом и поведением, Авдотья озабоченно думала, хлопоча по хозяйству:

"Надо будет сбегать к бабушке Нениле. Что-й-то опять с мальчонкой с приходу учительши сталось. Чисто ума решился".

— Косянку и не глядишь ты вовсе, — резко сказала она Васе.

Вася слушал, сжав губы. Все Косянка, Косянка. Прежде он любил эту крепкую коровку. Теперь он стал ее ненавидеть. Все из-за нее, из-за коровы этой. Мать выдумала, что он не управится с ней, коли в школе учиться будет. А он бы управился…

Страшный гнев поднимается в васином сердце. Бессильный гнев против матери, против коровы, из-за которой он не будет ходить в школу, против Ваньки, который все смеется над ним.

А вместе с гневом растет ненависть.

Вася то лежал, ни о чем не думая, то сжимал кулаки. И вдруг страшная мысль родилась в его голове.

Косянка вертелась пред его воспаленными глазами, жевала бесконечную жвачку, тыкалась мордой в лоханку с пойлом. Полумрак сарая глядел на него темными своими углами. Косянка как будто скалила зубы и смеялась над ним, как смеялся Ванька.

Головы Косянки и Ваньки и матери сливались в одно какое-то страшное чудовище. Оно наклонилось над Васей и смеялось над ним.

Так беспокойно прошла ночь.

А рано, рано, еще до рассвета, задолго до того времени, как вставала обычно мать, Вася встал и вышел во двор. Голова его горела и кружилась. Дрожали руки и ноги. Он прошел в сарай, долго ощупью искал что-то в одном из углов его.