Вата, или Не все так однозначно

– Конечно-конечно, курите на здоровье. А вы знаете, между прочим, что изначально высотки были построены без остроконечных башенок сверху? Таксист, видимо, принял вопрос Нефедова за приглашение к беседе. Он лихо крутанул ус и хитро подмигнул клиенту, ожидая от него риторического ответа на риторический вопрос.

– Не знаю. – Нефедов изобразил вежливый интерес, хотя все мысли его в эту минуту были заняты грядущим мероприятием и ночные страхи ожили с новой силой.

– А дело было так! – Водитель был явно доволен тем, что ему представилась возможность блеснуть знаниями. – Ехал, Иосиф, мать его, Виссарионович по городу, осматривал, так сказать, подшефное хозяйство. Увидел высотку и говорит: «Э, товарищи, так не пойдет. Выглядит, как вырванный зуб». – Озвучивая Сталина, шофер принялся изображать грузинский акцент и сделался действительно похожим на вождя, его мощные усы усиливали сходство. – И архитекторы, не дожидаясь команды «расстрелять», помчались срочно достраивать сооружение. Вот так они и приобрели свой окончательный вид.

Водитель умолк, ожидая восхищенной реакции от Ивана, но обнаружил, что тот уставился в окно, словно и не слышал этой увлекательной истории. А Нефедов и правда был мыслями сейчас где-то далеко. Он вспоминал свои прогулки по кривым римским улицам и пытался понять, как он здесь оказался и почему едет к гомосекам на оргию…

Отсыпав, на удачу, щедрых чаевых таксисту, Нефедов решительно зашагал к подъезду. Однако, прежде чем нырнуть в него, выкурил еще две сигареты. Он так не нервничал даже накануне первого свидания с Ниной. Наконец он взял себя в руки («Разведчик ты, или, мать твою, баба?!»).

– Я в сто двадцатую! – на ходу бросил он консьержке, и на лифте взмыл под облака.

– Иван Андреевич! Милейший друг! – Хозяин радушно распахнул объятья и, заключив в них гостя, трижды облобызал его в обе щеки. От Фарбера приятно пахло дорогими духами, сигарами и вином. – Не разувайтесь, не разувайтесь! Проходите-проходите! Сейчас я вам все покажу!

Профессор мягко, но крепко ухватил Нефедова за локоть и увлек его за собой по лабиринтам бесконечной квартиры, по ходу устраивая экскурсию и представляя его встречным гостям. Гостеприимный подозреваемый и, возможно, предатель порхал по дорогому паркету. Его ноги, казалось, не касались пола, легкий и веселый, он успевал на ходу и Ивану все рассказать-показать, и заскучавшему гостю вина подлить. Нефедов, конечно, знал, что в «высотках» живет публика особенная, привилегированная, но бывать здесь ему прежде не доводилось. Даже его вполне респектабельная по советским меркам квартира виделась ему теперь чем-то жалким и несущественным по сравнению с хоромами Фарбера. Бесчисленная череда комнат и комнаток, кладовых и спален, «здесь мы храним лыжи и велосипеды, а здесь живет прислуга»… Спален… Нефедов жил по негласному закону, по которому жила вся страна: комната – она и есть комната. Поэтому лучший способ сделать свою квартиру больше днем – спать на раскладном диване ночью. С утра белье исчезало в шкафу, кровать превращалась в диван, и спальня магическим образом трансформировалась в гостиную. Представить, что для сна может быть что-то отдельное-специальное… Иван почувствовал себя этаким Швондером в гостях у Преображен– ского.

Добравшись до большой гостиной, где скопилась основная масса гостей, Константин Николаевич так же, словно не чувствуя притяжения Земли, подлетел к катушечному магнитофону, который наполнял комнату волшебным, хоть и вражеским джазом, и нажал кнопку «пауза».

– Дорогие мои! Минуточку внимания! Прошу любить и жаловать моего коллегу, а также друга и острослова – Ивана Андреевича! Он тут никогошеньки не знает, поэтому не дайте ему почувствовать себя забытым! – Константин Николаевич весело рассмеялся и позволил музыке вновь заполнить комнату.

Надо сказать, что гости восприняли его просьбу весьма ответственно, так что с этого мгновенья Иван не оставался в одиночестве ни минуты. То его «пленял» седовласый академик и начинал спорить с ним о международной повестке дня и сущности бытия, то утаскивали на балкон покурить молодые люди, они угощали его вином и рассказывали неприличные анекдоты, а то вдруг он оказывался в объятьях пышной дамы, которая время от времени громогласно объявляла «белый танец» и хватала зазевавшегося мужчину, которому не повезло случиться рядом.

Все было прекрасно в этом вечере – музыка, люди, разговоры, сигары, шутки и потрясающая Москва, украшенная розовым закатом. С этой высоты она казалась совсем другой. Ивану даже на какое-то неуловимое мгновение показалось, что он снова в Риме, стоит на балконе, любуется закатом, а под его ногами течет неспешная, но очень эмоциональная жизнь вечного города…