Вот он стоит на Лубянской площади, шатаясь от ветра и невероятного количества алкоголя в крови. Надо ехать домой. Дело сделано – шпион уличен, в его профессиональных услугах Отечество более не нуждается. Завтра начнется другая, новая жизнь. Он вернется в Контору победителем. Никто больше не кинет в него камень, не вспомнит прошлые неудачи. Наконец он сможет пройти по коридорам с высоко поднятой головой, не пряча глаз. С ним начнут приветливо здороваться и звать на перекур. Наверняка вскоре он получит новое интересное задание. Можно было бы зажмуриться и представить, что в ночном московском небе в его честь расцветает красочный праздничный салют. Но что-то мешало Ивану насладиться триумфом. Может, планы долгой жизни простого обывателя на посту переводчика, может, эфемерный призрак дружбы с предателем, которая незаметно стала для него смыслом жизни. Дружба, которую он придумал и которую нечем было заменить. А затем пустота, образовавшаяся на месте мощного взрыва, вакуум…
Мимо «Детского мира» ползет, подмигивая зеленым огоньком, такси. Оно и доставит его к Нине.
– Добрый вечер!
– Добрый, куда поедем? – Таксист щелкнул счетчиком, тот мерно начал отсчитывать копейки.
– На Баррикадную. К высотке.
У Белого дома творилось что-то невероятное. Отряды анархистов возводили баррикады. Тысячи людей словно волны накатывали на набережную и растекались насколько хватало глаз. В воздухе пахло революцией. Всем хотелось знать последние новости. Горожане сбивались в небольшие группки, чтобы поведать и услышать последние слухи. Время от времени политические дебаты выливались в мелкие потасовки. Нефедов не получил из Конторы никаких конкретных указаний. Он не должен был предпринимать каких-то активных действий, кого-то схватить или убить. Он должен был просто находится здесь, рядом с центром бунта, наблюдать, запоминать, выяснять. Он был миной замедленного действия, которую могли и не активировать. Указания поступят позже, и тогда будет ясно, кого казнить, а кого миловать. Уже несколько месяцев Иван работал в окружении Бориса Ельцина, считался «своим в доску» и даже получил предложение высокой должности в новом правительстве, «когда будет одержана неизбежная победа». Прежде чем направиться в здание, разведчик решил немного осмотреться снаружи, примыкая время от времени к стихийным митингам и разговорам. Единства пока в толпе не было. Кто-то агитировал за Горбачева, кто-то за Ельцина. Объединяло всех собравшихся только недоверие к ГКЧП, причем основывалось оно исключительно на физиономическом анализе: «Да они все пьяные!»
– А где Горбачев?! – вскипал вдруг интеллигентный дедушка с авоськой, полной пустых бутылок.
– Да он давно в Америку сбежал! – отвечала ему явно агрессивно настроенная тетка в синем пальто. – Продал нас американцам и уехал в Торонто!
– Торонто – это Канада, темнота! – ввязался прыщавый студентик.
– Я тебе щас такую Канаду устрою, мало не покажется! – не сдавалась тетка. – Точно говорю – бежал «Керенский»!
– Да нет… – чесал затылок старичок, – в Форосе он, точно говорю, ждет, чем все кончится…
Со стороны Кутузовского показались грузовики. Толпа рванула в их направлении, инстинктивно отнеся их к «врагам». Водителей вытряхнули из кабин и немного побили. В кузовах ничего примечательного не нашлось, и все, разочаровавшись, вернулись к словесным баталиям. Мощная энергетика парила над Москвой. Власть толпы, без логики, без смысла, подчиняющая и заставляющая действовать по ей одной понятным законам. Личность перестала существовать, растворилась в этой бурной реке. Люди, словно щепки, были подхвачены мощным потоком, готовым обрушиться на первую подходящую цель. Было очевидно, что скоро прольется кровь.
Со стороны Арбата подъехали танки. Несколько десятков смелых рванули им наперерез. Растерянные танкисты остановили свои машины. Они ждали приказа и не получали его. Или получали, но не хотели исполнять. Нефедов подошел ближе. Солдаты вступили в переговоры с толпой. От лица митингующих говорил совсем молодой парень. Размахивал руками, обнимал танкистов, умолял их не идти против народа. Его слова были так убедительны, что основные силы противника отступили. Более того, парень убедил экипажи двух машин остаться и перейти на сторону революции. «Перспективный персонаж», – подумал Нефедов и подошел ближе. Паренек уже взобрался на захваченный танк и организовал настоящий митинг. Вокруг собралась внушительная толпа. «Тоже мне, Ленин в октябре», – ругался про себя Иван, протискиваясь с помощью локтей ближе к импровизированной трибуне. Лицо парня, когда он оказался совсем близко, показалось ему знакомым. Память разведчика сработала как машина. Не может быть. Он знал его. Это был тот самый мальчик, который несколько лет назад, в день, когда он раскрыл Фарбера, в «Пьяном дворике» снабжал его с собутыльниками водкой «с запахом сосновых веток» или как их там… Только он вырос, сейчас ему лет шестнадцать-сем– надцать…