Ватник Солженицына

По утверждению Синявского, в русском зарубежье бойко продавались иконки Спаса и Пресвятой Богородицы с автографом Солженицына: «На хребте славы земной» (это нобелиат о себе так решился)487. По всему выходило, что эти иконки в оборот запустил сам Солженицын. Такое уже бывало.

В 1960-х среди диссидентов широкое распространение получила «Молитва» Солженицына, которую он написал сразу после шумного успеха «Иван Денисовича». Она начиналась словами: «Как легко мне жить с Тобой, Господи! Как легко мне верить в Тебя!» Далее он с благодарностью повествовал о том, как руководил им Господь в прошлом, и выражал надежду, что и дальше Он пребудет его вожатым в жизни488.

В 1976 году в интервью японской телекомпании NET-TOKYO Александр Исаевич расскажет, как предназначавшаяся для личного использования «Молитва» пошла в народ: «Она случайно вырвалась, я не собирался ее печатать. Я как раз дал той женщине, у которой потом “Архипелаг” нашли, дал просто перепечатать. Она взяла, начала показывать, и ушло из рук, не остановить. Я не собирался пускать, это было – личное»489.

Однако все говорило о том, что писатель допустил эту утечку сознательно, чтобы покрепче связать себя в народном сознании с темой религиозности, представить себя человеком высокодуховным, истово верующим.

Религиозность, как борода и ватник – фирменный знак Солженицына. Чуть ли не в каждом зарубежном интервью он рассказывал, насколько труден и тернист был его путь к Богу. О том, как, двуправдый, делил он поначалу в своем сердце веру в Бога и верность Ленину. Как, начитавшись в институте Маркса-Энгельса, отвернулся от икон и охладел к церкви. И лишь повоевав и посидев, он вернулся к своему исходному состоянию, обогащенный новым жизненным опытом. «Я вернулся бы к вере во всяком случае – за пределами лагеря или в лагере, – утверждал Солженицын. – Просто лагерный опыт открыл мне глаза раньше. Лагерь самым радикальным образом обезглавливает коммунизм. Идеология там полностью исчезает. Остается, во-первых, борьба за жизнь, затем открывается смысл жизни, а затем Бог»490.

Свою религиозность Солженицын подчеркивал и к случаю и без случая. Вся хронология «Теленке» выстраивается на православных праздниках: «Шла Вербная неделя», «под православную Троицу», «в Духов день», «на Успенье», «на Рождество», «тихая теплая Пасха» и так далее. Комментируя эту особенность литературных воспоминаний Солженицына, Владимир Бушин пишет: «Ах, как это похоже на нынешних новых русских, надевающих нательный крест поверх дубленок»491.

В годы своего самопиара, перед высылкой, когда Солженицын тачал открытые письма по всем адресам, он не постеснялся написать открытое письмо и Патриарху, и даже поучил Святейшего уму-разуму, слегка пообвинял, посудил чуть-чуть, по плечу похлопал – как равного.

Уже в эмиграции, Солженицын, неистовствуя, тряся бородой и меча из глаз молнии, обвинял Запад в том, что он утратил Бога. «Если бы от меня потребовали назвать кратко главную черту всего XX века, то и тут я не найду ничего точнее и содержательнее, чем: “Люди – забыли – Бога”»492, – возглашал он в лондонской лекции по случаю получения им престижной Темплтоновской премии.

Стратагема № 14

Объявите себя приверженцем традиционных ценностей, глубоко религиозным человеком, средоточием духовности. Подчеркивайте это при каждом удобном случае.

Но не была ли религиозность Солженицына таким же фарсом с переодеванием, как и его показная нищета, языковое расширение и фальшивый традиционализм? Давайте разберемся.

Начнем с того, что верующий воцерковленный человек узнается по языку, дело в том, что он каждый день читает молитвенное правило, Библию, жития святых, псалмы, раз в неделю на службах слышит много молитв, акафистов и прочего. Естественно, хочет он того или нет, он вплетает в свой язык характерные обороты, сыплет цитатами и аллюзиями. Вот, даже Сталин во всевозможных речах на партийных съездах и то постоянно вплетал характерные обороты то из Ветхого Завета, то из посланий Апостолов. Оно и понятно, человек воспитывался в религиозной семье и учился в семинарии, а это никакой идеологией не выбьешь.

Солженицын рос в стране воинствующего атеизма, его никогда никто из близких не видел ни за молитвой, ни в церкви, ни за чтением Евангелия, поэтому в его книгах начисто отсутствуют и соответствующие аллюзии. Практически не дает он и точных цитат, пересказывая по памяти и весьма приблизительно, от чего зачастую грубейшим образом искажается смысл. Для воцерковленного человека это, конечно, совершенно невозможно.