Ватник

Слышно лязганье затворов. Слева. Справа. Под рукой. Звуки одинаковые, механические. Только матерится кто-то рядом вполголоса. Ноготь сломал. Понятное дело, с непривычки. Здесь же нет военных: вчерашние школьники, водители, учителя и почтальоны. Флаг один, профессии разные. Оно так и бывает.

Цепочка людей в поле ложится, их почти не видно. Рано они, стрелять же ещё не начали. Судя по книжкам, в атаку надо идти до последнего, пока к врагу не подберёшься. Дальше гранатами. Штыком. Зубами. Как тогда, давно, с немцами. В книжках всё не так… Там потом не пахнет, так пить не хочется и автомат не настолько горячий от пронзительного летнего солнца.

Да, вот их командир уже старается, поднимает цепь в атаку. А им – страшно. Не меньше, чем нам. Может быть, даже больше, ведь правда на нашей стороне, верно?

Мальчишке семнадцать. Хороший возраст, жизнь кажется долгой счастливой дорогой. Или себе да иди, главное, не ленись. И слушай, что говорят старшие. И гитара, оставшаяся висеть в комнате, рядом с плакатом «Металлики». И Элина… Он почти видит её рядом, хотя она далеко. Эвакуация. Её родители увезли, когда всё началось. Сказали, что воевать – не их профессия. Может, это и правильно, может и нет. Каждый сам решает. Его место здесь, а остальные сами, как хотят.

Цепь впереди поднимается и неохотно идёт на наших. Они начинают стрелять. Это в кино громко и красиво, а вот так, в жизни, – ничего особенного. Трещат выстрелы, словно кто-то палкой по гофре забора проводит: тр-р-р-р-к. И на кончиках стволов цветут небольшие цветки пламени. Маленькие, нестрашные. Расцвел, завял.

Над окопами посвистывают пули. Тоже ничего особенного. Как-то обыденно всё, словно взрослые люди собрались поиграть в войну.

Из леса доносится далёкий скрежет, будто трактор завели. Вот ещё и ещё, виден полупрозрачный дымок выхлопов.

– Ого-о-онь! – наконец-то кричит командир.

Наши начинают стрелять. Вразнобой, кто очередями, кто одиночными. Патронов мало. По два магазина дали, и всё. Шестьдесят патронов. Каждый – или чья-то смерть, или просто кусочек металла, который потеряется в этом поле навсегда. Как повезёт.

Сперва из прогалин, ломая тонкие деревья, выглядывают хоботы орудий. Будто кто везёт трубы через лес – одну, вторую, вон ещё две. Потом массивные низкие силуэты, широкие гусеницы. У него хорошее зрение, танки видно как на ладони: изгибы брони, квадратные нашлепки, антенны сверху. Да, четыре штуки. И их остановить нечем.

Регулятор на одиночный. Сейчас некогда о танках, есть цели ближе и доступнее. Прицелился. Мимо. Ещё – опять мимо. Автомат при каждом выстреле подкидывает вверх, он выплевывает гильзу куда-то в сторону. Это не гитара, он играет другие песни…

Один из танков стреляет на ходу. Это уже громко, это бумц! – и тяжёлый свист снаряда над головой. Мальчишка невольно оглядывается и видит, как справа сзади на месте крайнего дома вспухает чёрное облако, из которого летят кирпичи, доски, куски шифера.

– Огонь! – командир орёт уже хрипло, сорванным голосом.

Некогда смотреть на дом. Некогда. Цепь всё ближе, это уже не шеренга фигурок, это люди. Потные злые люди с такими же, как у него автоматами. С желанием победить, хоть и не на их стороне правда. Или на их тоже? Ведь во что-то они верят, не просто так идут.

Автомат привычно подпрыгивает в руках, и один из этих людей падает. Не картинно, как на экране, роняя оружие, а до страшного обычно – как будто споткнулся. Мальчишка не верит себе: попал? Наверное, да. Следующий.

Пуля зло прошивает воздух прямо над головой. Свинцовый шмель в поисках кровавого мёда. Выстрел. Ещё. Он привычно считает патроны, оставшиеся в магазине. Пять? Шесть?

Сразу два танка стреляют. Один по домам за спиной, а второй… Второй опустил ствол пушки и бьёт по окопам. С такого расстояния и не промахнешься.

От близкого взрыва мальчишку осыпает комьями тяжёлой слежавшейся земли, а в ушах тишина. Словно лопнуло. Разом, как от ныряния на глубину. Картинка движется, а звука нет. Хочется постучать сверху по телевизору. Хочется крикнуть – да он и кричит что-то, не слыша сам себя.

Кричит и стреляет, отщелкивая последние патроны. Последние секунды жизни вот того, справа, с короткой бородкой, в черной бандане, завязанной узлом над ухом, на пиратский манер.

Гитара Калашникова в руках мальчишки перестает подпрыгивать. Тишина сопровождается неподвижностью. Он неловко лезет за вторым магазином, привстает и чувствует тупой удар в ногу. Как сапогом в драке ударили, только тяжелее, свинцовее. И жжёт очень сильно внутри. Выжигает. Забирает лёгкое до этого мгновения дыхание, стремительно сворачивает как ковёр в рулон долгую счастливую дорогу. До одного шага, который он так и не сделает.

Мальчишка привстает, из последних сил старается быть выше неба, выше флага, который – он верит – реет над его землёй. Правильного флага, под которым выжившие споют правильный гимн.

А он… Он просто хочет ещё раз увидеть реку. Ту самую, возле которой вырос. Река, река, как твоё название, откуда ты равнодушно течёшь уже сотни лет и куда?