Ватник

– Требует! – захохотал Зуб, и очередная мощная оплеуха отправила Дмитрия вместе со стулом на пол. Потом палач схватил его за шкирку как щенка и снова поднял. Который раз уже.

– Дима, дорогой… – Алексеев важно прошёлся по камере. – Какие требования, сдурел ты, что ли? Просить надо. Про-сить. Да и то – бесполезно.

Он подошёл к столу и выудил одну из бумаг:

– Если бы только конвой… Это дело тяжёлое, но не так, чтобы очень. Вот показания старшего лейтенанта Петухова. Его, скажешь, тоже не знаешь?

– Его знаю. По Плясово-Коровьему.

– Вот и умничка. Его знаешь… И что же пишет герой сражения на западном фронте? «…старший сержант Разин проявил себя с худшей стороны. Пользуясь служебным положением, насиловал местных жительниц, вёл аморальный образ жизни, пьянствовал. Замечен в контактах с противником, о чём свидетельствуют рассказы бойцов его разведвзвода, в частности, Стефана Горло, геройски погибшего при битве в долине. По словам Горло, Разин неоднократно созванивался по открытой связи с офицером вооружённых сил Песмарицы по фамилии Савченко, подробно сообщал о позициях батальона, чем едва не подверг нас унизительному поражению». Конец цитаты, как говорится. Слог у лейтенанта тяжеловат, не писатель, но суть обрисовал точно.

У Дмитрия потемнело в глазах. Это не фигура речи, это такое состояние, когда тебя как будто хлопнули по затылку, хотя именно туда Зуб пока не попадал.

– Вот же тварь…

– Это у тебя чистосердечное признание началось? Похвально. Ты давай, испражняйся по полной, диктофон работает.

– Это ложь! От начала до конца – брехня! – сказал Ватник, поборов и темноту в глазах, и подступивший к горлу ком чего-то кислого. – Спросите майора Таранченко, кто там и чем отличился.

– Не волнуйся, не надо. Всех спросим. А вот показания мэра города Шахтинска – вернёмся к вопросу о конвое, хотя он и не столь важен. «…по словам Леонида Морицовича, которому я должен крупную сумму денег и вынужден был помогать, в сопровождении конвоя будет его человек, а именно командир по фамилии Разинков или Разин, я не запомнил. Поэтому ограбление части груза пройдёт тихо и незаметно. Сагайдак велел не бояться стрельбы, её не будет». Да… Тоже не Достоевский, но суть опять же изложена.

– Требую очных ставок с Петуховым и Пархевичем, присутствия представителя наркомата обороны республики и…

– Был бы человек, а статья найдётся, Дима.

Очередной удар, очередной полёт на пол – голову бы не разбить. На опухших пельменями губах кровь, кислый, металлический привкус во рту. Вашу ж мать…

– Итак, что мы имеем? Мы имеем врага республики, шпиона нахлов и пособника бандитов в одном флаконе. Учитывая, что бывший старший сержант Разин служил в разведке и имел доступ к секретной информации, вина его утяжеляется в разы. Именно так.

Зуб то ли хохотнул, то ли хрюкнул на слова начальника. Иди разбери, что за звуки он издаёт, да и не важно это.

– Диктофон я, пожалуй, выключу. Признаваться арестованный не желает, запирается. Придётся применить меры экстренного воздействия, но, пожалуй, не здесь. Зуб, отведи его обратно в камеру. Только, это… Без переломов. Продолжим вечером, пусть посидит, подумает.

Дмитрия снова подняли за шкирку, на этот раз поставили на ноги. Зуб деловито отцепил верёвки, которыми Ватник был привязан к стулу, пнул его в сторону выхода. Алексеев вновь сел за стол и нацепил очки.

Камера была пустая – ни лежанки, ни даже параши в углу – просто ведро, выносить которые все эти три дня, что он провел здесь не считали нужным. Нестерпимо смердело, но сделать с этим что-то было невозможно. Даже Зуб скривился, заведя его обратно и мощным толчком кинув на пол, где валялись грязные обноски чего-то вроде телогрейки без пуговиц и левого рукава:

– Ты ж Ватник? Вот тебе одёжка подходящая, грейся! Ватник с ватником – братья навек.

Он мерзко похихикал, собираясь уже уходить, когда Дмитрий спросил:

– Слушай, Зуб, вопрос есть. Без подначки, правда, интересно: что у тебя с головой, шрамы вот эти вот? В аварию попал?

– Тебе-то зачем? – прищурился Зуб, но видно было, что внимание лично к нему приятно. Не в избытке, видимо, внимания-то от окружающих.

– Да просто интересно. Реально.

Здоровяк помялся, пытаясь найти подвох, но не обнаружил и ответил:

– Да не, не авария. Хотя и так можно сказать. Мне было лет четырнадцать, я с велика упал неудачно. Прикинь, головой об асфальт треснулся, там яма была, я и въехал. И сознание потерял. Потом встал, на переднем колесе «восьмёрка», кривое всё, повел домой. Иду, кровища капает, а сам смеюсь. Мать-покойница первым делом зелёнкой вымазала, потом выпорола за велик – дорого чинить, а у нас денег хер было.

– И чего, так сильно разбил? – говорить Дмитрию было трудно, но он продолжал. Почему-то это было важно: понять этого заросшего шерстью садиста, с помятой головой и детским плаксивым лицом. – Вон шрамы какие.

– Разбил? Не, не сильно. Шишка там, лоб стесал чуток. Фигня. А потом голова болеть начала, сперва по ночам, потом всё время. Мать меня к врачам, они в трубу какую-то засунули, говорят – опухоль. Резать надо.