Я считаю, что можно выбирать лишь между <…> жизнеспособной, настоящей и функционирующей федерацией, основанной на равноправном партнерстве, – и полной независимостью. Третьего пути нет. Чем годами жить в нефункционирующей федерации или в какой-то псевдофедерации, которая является лишь грузом и источником затруднений, лучше жить в двух независимых государствах.406
Слово «выбирать» здесь не случайно. Гавел еще с конца 1990 года говорит о референдуме. 12 декабря, выступая в Федеральном собрании, он предупреждает об опасности разделения для европейской стабильности:
Мы были бы первым распавшимся или исчезнувшим государством в послевоенной Европе, что – особенно, если мы присмотримся к нашему центральному географическому положению – очень серьезно разрушило бы годами с трудом выстраивавшуюся мирную структуру Европы. <…>
С учетом внутренней взаимосвязанности наших экономик, неизбежности радикальных экономических реформ и неизбежности иностранной финансово-экономической помощи это означало бы падение в глубокий экономический и социальный кризис, если не в тотальный хозяйственный коллапс… что означало бы не только конец надежды на экономическое процветание, но и, весьма вероятно, конец демократии, как в чешских землях, так и в Словакии.407
Теперь-то известно, что будущему разделению Чехословакии предшествовали развал СССР и Югославии. Известно, что разделение Чехословакии было мирным. Но тогда это не казалось столь очевидным. Мадлен Олбрайт опасалась, что Словакия может стать «черной дырой» в центре Европы408. «Но еще больше, чем дестабилизации внутри страны, я боялся интервенции извне. Я боялся вмешательства людей вроде Ганса Геншера, лорда Оуэна, Ричарда Холбрука или Мадлен Олбрайт, потому что знал: как только за это возьмутся они, к нам начнут приезжать комиссары ООН, Европейского Союза, Совета Европы, ОБСЕ и Соединенных Штатов, решить это спокойно не удастся, и все закончится общенациональным несчастьем», – вспоминал десяток лет спустя Вацлав Клаус409.
Референдум. Клаус и Мечиар. Бархатный развод
«Чехословакия не возникла на референдуме»
Все в том же выступлении 12 декабря 1990 года президент предлагает Федеральному собранию как можно скорее принять конституционный закон о референдуме.
Первыми идею референдума еще весной 1990 года вбросили в публичное пространство правые круги словацкой эмиграции, тогда уверенные в широкой популярности идеи независимости. Убедившись, что это не совсем так, авторы идеи спустили ее пропаганду на тормозах. Крупнейшие политические силы Словакии, «Общественность против насилия» и Христианско-демократическое движение, в 1990 году вместе представлявшие больше половины словацких избирателей, сначала выступали против референдума, аргументируя это тем, что воля большинства граждан к сохранению общего государства и так очевидна. Однако к 1991 году эта мысль привлекала их уже больше, и в июне 1991-го на встрече с руководством политических партий в Кромержиже Гавел добился согласия большинства на принятие конституционного закона о референдуме.
Уже 18 июня закон был одобрен. Президент мог назначить общегосударственный референдум по предложению Федерального собрания или республиканский – по инициативе национального совета Чехии или Словакии. На референдуме должны были решаться вопросы государственного устройства; закон оговаривал, что выход любой республики из состава страны невозможен без референдума в ней.
21 сентября на манифестации в Братиславе словацкие крайние националисты сожгли чехословацкий флаг. И хотя все крупные политические силы от акции дистанцировались, хотя прокуратура завела против поджигателей уголовное дело, а «Общественность против насилия» на следующий же день созвала большой митинг за общее государство, акция имела большой пропагандистский успех, и прежде всего – в Чехии, где была воспринята как демонстрация нежелания словаков жить в совместном государстве.